Геноцид. Август 2008: Сто дней спустя. Как это было. Рассказывают выжившие
Болатаева Надежда Шалвовна, 1950 г.р., жительница с. Арцев, Цхинвальского района РЮО.
Ночью пятого августа была стрельба. Мы знали уже, что они рвутся в Цхинвал. Мы тоже сильно боялись. Все на всякий случай держали при себе паспорта, предметы первой необходимости, деньги, чтобы если вдруг что, мы смогли убежать. Потом обстрелы были и шестого, и седьмого. А утром восьмого мы узнали, что они готовы войти в село. Все кто мог – убежали. Но у меня больная мама, ей восемьдесят лет – я не могла ее бросить, и потому осталась здесь. К тому же, я все-таки надеялась, что до нас они не дойдут.
Утром я выгнала скот на выпас. Вокруг не было ни души. Было очень тихо, не слышно было даже шелеста листвы. Я огляделась: людей нет, никто не выгоняет скот. Была необычайная тишина. Не было слышно ни стрельбы, ни пения птиц. Глухая тишина. Я дальше погнала скот. Но и там никого не было. Так я дошла до кладбища. Там были какие-то военные. Я приняла их за наших. Подумала, что они охраняют село, чтобы грузины не вошли. Но вдруг один из них крикнул по-грузински: «Заходим, заходим!» Я, когда услышала грузинскую речь, испугалась, повернула назад, но там из леса начали выбегать грузинские военные. Они бежали и бежали. Их было столько, что словами не передать. Я бросилась бежать. Но услышала, как щелкнули затворы и мне приказали остановиться. Я остановилась, и они приказали мне подойти к ним. Я испугалась еще сильней. Идти к ним боялась, но и бежать боялась.
Втроем они подбежали ко мне, а за ними еще несколько. Они стали обвинять меня в том, что я осетинская шпионка и несла еду ополченцам. Я пыталась им объяснить, что я всего лишь выгнала скот пастись, но они уперлись на своем и заставляли говорить, что я знаю где находятся ополченцы, заставляли вести их туда. Я им говорила, что ничего не знаю. Они мне не поверили и потащили к старшему, который был каким-то фашистом…
Потом они стали расспрашивать, кто я, откуда и т.д. Они хотели, чтобы я пошла с ними туда, где, по их мнению, находились наши ополченцы. Не знаю, откуда взялась смелость, но я уперлась и говорю, что ни за что туда не пойду. Я говорила, что мой скот разбредется.
Тогда они стали снова допрашивать меня. Я сказала, что я бедная женщина, у меня два брата, которые отсюда уехали. Потом меня отпустили. У меня с собой были деньги 80 000, когда грузины подходили ко мне, я их выбросила. Но они там вырыли себе окопы, сделали укрепления, и, наверное, им и достались эти деньги. Я их больше не нашла. Вот так вот я потеряла и их. Я очень сильно испугалась. С тех пор у меня постоянные головные боли. С печенью проблемы, но и поехать я никуда не могу.
Когда я была у грузин, меня трясло, но мне сказали, что меня не убьют, если я сдам оружие…
Очень большой вред они нанесли селу. Разрушили и разграбили дома, здания милиции и администрации села. Очень много домов мирных жителей были взломаны и все ценные вещи из них вынесены. И это все, что они успели совершить в этот короткий период, Если бы они остались дольше, и вреда было бы больше. Никого не выпускали из дома. Грозили расстрелом. Наверное, они сильно боялись, что по ним откроют огонь и угрожали сжигать дома, из которых, по их мнению, может исходить угроза.
В селе было очень много грузин, на сколько хватало глаза – везде были грузины. Откуда они высыпали как муравьи, вообще никто не понял. Так удивительно. Я с трудом, на трясущихся ногах добралась до дома. Еще больше чем за нас, я переживала за Цхинвал, по телевизору шли грузинские новости, и я сходила с ума. Вообще удивительно как я осталась в здравом уме, в такой ситуации любой невольно содеет с ума.
Большинство населения нашего села оставили село кто как мог, кто на машине во Владикавказ, кто пешком в лес.
В прошлую войну, когда грузины вошли в село, меня здесь не было – я была в Цхинвале. Здесь были моя мать, тогда ей было 62 года и мой отец. Мы держали свиней, и когда они захватили село, приходили каждый день и по одной свинье утаскивали. В конце концов, остался всего один поросенок, и отец стал просить грузин, чтобы они хоть его оставили, один из грузин ударил его прикладом автомата, и в ту ночь он умер. И не было никого, кто бы мог его похоронить. Моя мама послала за мной в Цхинвал, но оттуда было невозможно выбраться. Потом, наконец, в сопровождении военных я как-то добралась сюда. Они нам вырыли могилу и так мы похоронили отца. Тайком. Все боялись. Боялись даже выносить его из дома. В селе они никого не оставляли. Они не смотрели старик это или молодой. Всех кто попадал в их руки, они убивали. В одном доме они нашли заболевшего молодого парня. Они его увели, убили, отрезали ему уши и затем бросили в овраге.
По сельсовету сожгли не менее 117 домов. Не осталось здесь такого дома, который бы они не разрушили, сожгли или в лучшем случае разграбили. Удивительно, куда они все это утащили, как говорится, даже ржавых гвоздей не оставили. У нас был новый дом. Они привели КрАЗ и выдернули столбы, на которых стояла площадка второго этажа. Разграбили, и затем сожгли наши дома. Чтобы мы уже не могли вернуться и эта земля осталась им.
