Детские впечатления и воспоминания наложили неизгладимый отпечаток на творчество поэта. Он написал немало детских стихотворений; многие его произведения и в поэзии, и в живописи адресованы детям, рассказывают о них. Тема сиротства также занимает немаловажное место в его творчестве. Тоска по матери, её образ, жажда материнского тепла и ласки не покидали поэта на протяжении всей жизни. С подкупающей откровенностью он пишет об этом в стихотворении "Тæхуды":
Тæхудиаг, буц хъæбулæй
Йæ уалдзæджы царды хурæй
Чи бафсæст йæ мады хъæбысы!
Показательно в этом смысле и другое, не имеющее названия очень проникновенное стихотворение Коста, написанное на русском языке, где он обращается к своей матери, которую он не знал, но всегда любил:
Нет, тебя уж никто не заменит,
Дорогая, родимая мать!
Ни во что уже сын твой не верит, -
Истомился, устал он страдать...
Будь бы ты, - как его б ты любила!
Его душу понять бы могла
И, как коршун, его б сторожила
От насилья, коварства и зла.
Ты простила б ему заблужденья,
Приласкала б его на груди,
Объяснила бы жизни значенье
И служила б опорой в пути.
Об этом же Коста уже взрослым писал в письме своему любимому учителю рисования в ставропольской гимназии В.И.Смирнову: "Лишённый с самого детства материнской ласки и радостей семьи, я до сих пор с поразительной восприимчивостью переживаю волнения, радости и печали счастливого детского возраста".
Вскоре после женитьбы Левана его вторая жена родила дочь Ольгу. Однако это событие не сказалось положительно на атмосфере в семье и на отношении мачехи к пасынку. Напротив, она стала ещё более жестокой и несправедливой к Коста и совершенно не скрывала особое, пристрастное отношение к дочери. В письме Ю.А.Цаликовой он писал: "О Хъызмыдæ нечего и говорить. Она меня просто-таки не любила из соревнования к своей дочери. В раннем детстве я убегал от неё к разным родственникам. Затем при приездах на каникулы, если Ольги не было в ауле, то она относилась ко мне лучше, а если и Ольга дома, то опять начиналось очень заметное соревнование и хъулон. Она не выносила, что я с нею обхожусь с полным уважением и покорностью, отношусь как к старшей, как к "матери". Она никак не хотела мне простить, что я ей, как жене моего отца, никогда не сделал ни одного резкого возражения, а, напротив, очень заботливо и благодушно успокаивал её, когда она начинала "выступать из берегов". А надо сказать, что сестра во многом унаследовала вздорный, жестокий характер матери и в обращении с братом была столь же бессердечна и невыносима. В том же письме Ю.А.Цаликовой Коста писал: "Никто из всех моих многочисленных родных, знакомых, друзей и врагов не причинил мне столько огорчений, обид и оскорблений, как моя "сестра". Поведение её по отношению всех нас, родственников, и даже имевших с нею какое-нибудь дело знакомых, - ничем не объяснимо, как ненормальностью. И если б мы хоть одну неделю могли пробыть вместе без ссоры и оскорблений, то мы разве жили бы на разных концах Российской империи..."
Несмотря на то, что отец Коста был малограмотным человеком, он хорошо знал цену образования и понимал его значение. Поэтому Леван прилагал все усилия, чтобы дети его получили достойное образование. И когда Коста достиг школьного возраста, он стал учиться в школе в родном селе Нар. Первым его учителем был дядя по матери Иван Гаврилович Губаев. В ту пору в школе царила палочная дисциплина. Дядя, которого характеризовали как доброго, мягкого, благородного, честного человека, тем не менее в школе был строгим, требовательным, порой жестоким по отношению к ученикам. За малейшую провинность или шалость он бил их длинной дубовой линейкой по рукам. Детей заставляли стоять на коленях на кукурузных зёрнах, их часто лишали обеда. Иван Гаврилович не считал нужным делать послабления племяннику и наказывал его, как и других. Коста, будучи живым, подвижным ребёнком, часто давал повод дяде применять к нему старорежимные методы воспитания. Будущий поэт был впечатлительным, легкоранимым, чувствительным мальчиком, и школьная атмосфера была невыносимой для него. Он возненавидел школу и отлынивал от учёбы, используя любой повод не ходить на уроки. Совершенно противоположным было его отношение к играм и физическим упражнениям, которые давались ему легко. Коста был ловок, проворен, вынослив. Об этом свидетельствует его одноклассник по нарской школе Камболат Дзанайты: "Иухатт, скъолайыма куы ахуыр кодта Къоста, уæд се скъолайы сауджын, "Сопойты сауджын" кæй хуыдтой адæм, уый сомы 'рдæгыл дугьы рауайын кодта фондз лæппуйы.
Рæууонг æмæ цырд лæппу уыдис Къоста. Диссаг уыдис дугьы уайынмæ дæр. Æма, кæй зæгъын æй хъæуы, уыцы дугьы дæр разæй æруадис Къоста".
Коста проучился в нарской школе полтора-два года. Но Леван Елизбарович понимал, что сельская школа не даёт достаточного образования и решил определить сына в городское учебное заведение. С этой целью он перевёз семью во Владикавказ, где в 1868 г. отдал Коста в русскую семью, с тем чтобы он выучил русский язык. Мальчик попал к хорошим людям, общение с которыми помогло ему сносно овладеть языком. В 1869 г. он стал учеником владикавказской прогимназии и одновременно кандидатом в ученики гимназии. Однако, как вспоминал Андукапар Хетагуров, бывший учеником того же заведения, в 1871 г., когда пришло время поступать в гимназию, кандидатуру Коста, которому было тогда почти 12 лет, отклонили, посчитав его переростком.
В прогимназии ученики относились к преподавателям с большой любовью и уважением. Особо выделяли учителя истории и географии В.Пфаффа, который не просто интересовался историей Осетии и бытом осетин, а серьёзно изучал их. По воспоминаниям того же Андукапара Хетагурова, Коста отличался способностями и проявлял большой интерес к гуманитарным дисциплинам, к искусству; увлекался танцами, пением, живописью. Тем не менее он не был прилежным учеником. Андукапар, который очень любил Коста, бывало корил его за беспечность, рассеянность, несобранность, шаловливость и отмечал отсутствие у него усидчивости в учёбе. Он писал: "Я старше Коста на шесть лет, но я был очень мал ростом, это скрадывало в значительной мере разницу в возрасте, и мы любили в прогимназии играть вместе. Однажды во время нашей дружеской возни в заднем кармане сюртука Коста что-то звякнуло. Оказалось, что это был колокольчик, которым в прогимназии подавали сигнал о начале и окончании уроков и который накануне исчез, чем вызван был порядочный переполох, Коста стащил колокольчик, чтобы в Осетинской слободке после уроков поиграть с товарищами. Поиграть-то поиграл и задал "форсу", но потом сунул в карман и позабыл о нём. Пришлось потихоньку положить колокольчик на место, и дело кончилось благополучно". В воспоминаниях Андукапара приводятся свидетельства и первых проявлений таланта Коста-живописца. Он пишет: "Когда в прогимназии на стенах повесили раскрашенные картины с видами разных домашних и диких животных, нас с Коста часто можно было видеть стоящими у стены около картин и копирующими львов, тигров, верблюдов и т.д. Мне это занятие давалось плохо, но Коста быстро схватывал детали рисунков и удачно воспроизводил их. К этому времени я отношу рождение в нём художника. С двоюродным братом Василием я часто ходил в Осетинскую слободку к отцу Коста, Левану, и там на стенах мы видели всевозможные рисунки Коста карандашом на клочках бумаги".
За Коста в пору учёбы в прогимназии Андукапар замечал такую особенность: "Отправляясь утром в прогимназию, он по выходе на улицу снимал сапоги и нёс их в руках; у ворот учебного заведения вновь надевал их. По выходе после уроков на улицу он опять снимал сапоги и шлёпал домой босиком. Это он проделывал не из экономии, но просто потому, что шлёпать босиком ему очень нравилось. Такой способ хождения Коста прекратил после того, как однажды, возвращаясь домой после уроков, присел на бульваре, а сапоги положил рядом на скамейке и по рассеянности оставил их там".
Во Владикавказской прогимназии Коста проучился около двух лет. За это время его отец переселился из Нара в селение Георгиевско-Осетинское (Лабæ). Коста оставался во Владикавказе и продолжал там учиться. Вскоре он затосковал по отцу и с родственником Дзапаром Бурнацевым поехал к нему, оставив учёбу. Леван был очень огорчён, узнав об этом. Он не переставал думать о продолжении обучения сына и всячески старался устроить его в учебное заведение. Тем более, что одним из условий переселения в Кубанскую область Леван оговорил устройство своих детей в учебные заведения за государственный счёт. В конце концов, в 1871 г. он добился принятия Коста в Каланджинское начальное станичное училище, находившееся в 50 верстах от их села, Коста проучился там до 1873 г. и в результате хлопот отца осенью того же года был принят в Ставропольскую классическую мужскую гимназию.
В 70-е - 80-е годы 19 века Ставрополь был культурным центром Северного Кавказа. Здесь имелись давние образовательные традиции. Так, первая школа на Северном Кавказе бы- ла открыта именно в Ставрополе в 1804 г. А в 1837 г. была открыта Ставропольская гимназия, которая являлась одной из самых старых в России.
Итак, Коста Хетагуров поступил в Ставропольскую гимназию осенью 1873 г., на реальное отделение. Гимназия славилась высокопрофессиональными преподавателями. Это были не просто образованные люди, но люди высокой культуры, интересные личности, легко находившие общий язык с учениками. Те же, в свою очередь, отвечали уважением и любовью к ним. Особой популярностью среди гимназистов пользовались ряд преподавателей. Одним из них был Алексей Иванович Бенедиктов, преподаватель латинского языка, умевший, по признанию его учеников, вдохнуть "душу живую" даже в мёртвый язык и заставить их полюбить свои уроки. Благодаря ему Коста неплохо знал латынь и часто в письмах и статьях использовал латинские афоризмы. Другим любимым гимназистами наставником был Василий Степанович Воскресенский, преподаватель истории. Большим авторитетом у гимназистов пользовался преподаватель рисования Василий Иванович Смирнов, культурный, гуманный человек, горячо любивший своё дело и с увлечением отдававшийся педагогической работе. К ученикам он относился с большим вниманием и поддерживал с ними дружеские отношения и после окончания ими гимназии. Симпатичной личностью был и директор гимназии Ананий Данилович Пузыревский, человек эрудированный, с разносторонними знаниями.
В Ставрополе К.Хетагурова встретили осетины-гимназисты, приехавшие для дальнейшего обучения из Владикавказа. Коста легко влился в коллектив учащихся нового учебного заведения. Один из его сверстников и соучеников по гимназии Елбыздыко Шанаев вспоминал: "Живой, искренний и непосредственный Коста пользовался большой любовью и уважением. Коста как рисовальщик ставился в пример, участвовал во всех вечерах, спектаклях". Проявлявшийся ещё в пору учёбы во Владикавказе артистический дар подростка, его способности в живописи получили в Ставропольской гимназии дальнейшее развитие. Е.Шанаев писал в связи с этим: "Мы иногда видели в пансионе его рисунки и любовались ими". Все современники отмечают страстную тягу Коста к вечерам, концертам, спектаклям, в которых он не просто участвовал в качестве актёра, но и организовывал их и рисовал к ним декорации. Здесь же он пристрастился к чтению, обнаружив большие способности декламатора. В воспоминаниях Андукапара Хетагурова, учившегося в то время в старших классах Ставропольской гимназии, мы также находим подтверждение этому. Он писал: "Учился он не очень усердно, зато охотно принимал участие в ученических спектаклях. Обладал хорошей, выразительной читкой. Помню, в какой восторг привёл он чтением предобеденной и послеобеденной молитвы добрейшего Неверова, попечителя Кавказского учебного округа, приехавшего в Ставрополь и присутствовавшего на обеде гимназистов. Он подозвал Коста, спросил его фамилию и очень хвалил".
В Коста Хетагурове сочетались увлечённость интересовавшими его предметами, имевшими отношение к творчеству, с нерадивостью, когда дело касалось основных школьных дисциплин, казавшихся ему скучными. Последнее обстоятельство чрезвычайно заботило Андукапара Хетагурова, который как старший опекал его в гимназии и даже отчитывал, когда считал это нужным. Андукапар писал: "Я очень любил Коста, но должен признаться, строго с ним обращался за леность и беспечность, а также за другие мальчишеские проступки. Живой характер Коста не только сближал его с товарищами, но и нередко толкал на шалости, одна из которых чуть не закончилась печальным исходом.
Однажды за какой-то проступок он был посажен в тёмный карцер под лестницей. Там он собрал щепки, обрывки бумаги, всякий мусор, сложил в кучу и поджёг. Сначала ему было весело смотреть на этот костёр, но, когда помещение наполнилось смрадным дымом, он стал задыхаться. К счастью, между дверью и полом оставалась щель и к ней он лежа на брюхе, прижался ртом и таким образом спасся от смерти". Бесшабашность и прохладное отношение к учёбе не сходили Коста с рук. Помимо повседневных наказаний, одно из которых было упомянуто, он подвергался и более значительным взысканиям. Два раза, например, Коста оставался на второй год - в 4 и 5 классах. Это, тем не менее, никоим образом не сказалось на его нраве, по общему признанию, добродушном и очень дружелюбном. Андукапар писал, что в среде гимназических товарищей Коста всегда пользовался большими симпатиями благодаря доброму, отзывчивому характеру. Особое внимание и заботу он проявлял по отношению к младшим гимназистам. Один из них, Камболат Есиев, вспоминал: "Все малыши обожали его - так он умел с каждым пошутить, поиграть и защитить".
Год от года мастерство Коста-художника росло, во многом благодаря преподавателю рисования Василию Ивановичу Смирнову, который разглядел в юном гимназисте талант и всячески развивал его. Выпускник Петербургской Академии художеств, он и сам был неплохим художником. Смирнов был убеждён в наличии у Коста большого потенциала и считал необходимым для него продолжить обучение в соответствующем учебном заведении.
Понятно, что раз в Коста наиболее ярко проявлялся талант художника, то сохранилось немало воспоминаний современников, повествующих о его занятиях живописью. Например, его соученик по Ставропольской гимназии И.В.Рябикин рассказывал, что Коста нарисовал знамя с горным орлом. Знамя было нарисовано "сильно, яркими мазками". Младший однокашник Коста Камболат Есиев вспоминал: "Он, как художник уже тогда отмеченный начальством, отделывал все декорации, а также принимал деятельное участие в наших гимназических спектаклях. Учитель Василий Смирнов всегда ставил его нам в пример и, помню, ежегодно выставлял его картины для обозрения, чтобы заохотить нас. Особенно врезалась мне в память одна из его картин (тушёвкой карандашом). Это его старый седобородый отец, в черкеске, занятый писанием письма к сыну (Коста). Рука старика уже вывела первую строку, если не ошибаюсь, такую: "Дарагой мой син". Следует отметить, что Смирнов стремился популяризировать работы своего ученика не только в стенах гимназии, но и за её пределами. С этой целью, он, например, в 1877 г. послал рисунки Коста в Москву на Всероссийскую выставку работ учащихся средних учебных заведений.
Среди многообразных талантов Коста, ярко проявившихся в годы учёбы в Ставропольской гимназии, особого внимания заслуживает его склонность к литературной работе. Во-первых, он пристрастился к чтению. Общим увлечением гимназистов в ту пору была русская и зарубежная классическая литература, которую, разумеется, Коста читал в большом количестве. Переживая и осмысливая прочитанное, он часто уединялся, чем даже вызывал подозрения. О таких моментах раздумий свидетельствует Андукапар Хетагуров: "Часто во время подготовки уроков вечером Коста уходил на задний двор, обнесённый забором и занимавший огромное пространство. Здесь он, обыкновенно, бродил и мечтал. Инспектор Бенедиктов, узнав об этих прогулках, вызвал меня к себе на квартиру и спросил, родственник ли мне Коста, принимаю ли я участие в его судьбе. После моего утвердительного ответа сказал: "Вот он во время вечерних занятий бродит по заднему двору и, вероятно, замышляет какую-нибудь скверную шалость". Я постарался уверить инспектора, что Коста на это не способен, и дал слово, что впредь он не будет шататься по задворкам. Коста получил от меня строгий выговор и приказание не бродить в неуказанное время на заднем дворе".
Литературный дар Коста проявился уже в гимназические годы. Первым из известных нам фактов пробы пера был рассказ "Зима", который мастерством написания обратил на себя внимание преподавателей гимназии. В подражание Гёте, написавшего стихотворение "Лиде", Коста написал собственное стихотворение "Вере", посвященное однокашнице. Другое стихотворение Гёте - "Муж и жена" - он перевёл на осетинский язык, так и назвав - "Лæг æмæ ус". Ещё одно стихотворение Гёте - "Новый год", описывающее предновогодний пир, Коста переложил на свой лад. К сожалению, ни одно из упомянутых произведений не дошло до нас.
Коста проучился в Ставропольской гимназии почти 8 лет. Весной 1881г., будучи учеником 6-го класса, он решает оставить гимназию и не без влияния и помощи В.И.Смирнова начинает готовиться к поступлению в Петербургскую Академию художеств. Директор гимназии, также относившийся к Коста с симпатией, обратился к начальнику Кубанской области с ходатайством о предоставлении Хетагурову одной из двух стипендий, оплачиваемых из горских штрафных сумм. Ответ был положительным. Получив из гимназии отпускной билет, Коста поехал за разрешением к отцу в Георгиевско-Осетинское. Левану Елизбаровичу хотелось, чтобы сын получил военное образование и стал офицером. Он не представлял, что по окончании Академии можно получить достойную мужчины профессию. Отец спрашивал Коста: "Цы уыдзынæ, цы уаттæр?", но в конце концов не стал препятствовать желанию сына, проявив такт и уважение к его выбору. Отголоском бесед Коста с отцом осталось прекрасное стихотворение "Ныфс", в котором он просит быть снисходительным к себе. Здесь, в частности, говорится:
Тызмæгæй мæм ма кæс,
Mæ фыды зæронд,
Дæ зæрдæмæ ма хæсс
Мæ зæрдæйы конд.
Йæ фыды фæндиаг
Кæм вæййы фырт дæр? -
Лæппуйæ рæдиаг
Нæ вæййы æвзæр!
Во второй половине июля 1881 г. Коста приехал в Петербург, а 27 июля подал заявление в Академию. С 17 августа он держал вступительные экзамены. К счастью, для поступления не требовалось больших знаний по общеобразовательным дисциплинам. Коста, как окончивший 6 классов был освобождён от сдачи экзаменов по словесности и математике по программе первых четырёх классов гимназии. В итоге он держал экзамены по Закону Божьему и Священной истории, получив "четыре" по пятибалльной системе, по Церковной истории ("четыре") и по Всеобщей истории ("три"). В графе экзаменационного листа напротив "рисования" было написано "принять". Таким образом, Коста в неполные 22 года стал студентом Петербургской Академии художеств. Была перевёрнута новая страница, ознаменовавшая его вступление во взрослую жизнь и начало пути к всенародной любви и славе.
ИРИНА БИГУЛАЕВА, научный сотрудник ЮОНИИ им. З.Н.Ванеева
