Рассказывает ветеран Великой Отечественной войны Кисиев Гаврил Арсенович, 1925 года рождения:
«Великая Отечественная осталась рубцом на сердце. В 16 с половиной лет меня забрали в населенный пункт Авчала (рядом с Тбилиси). А через две недели меня оттуда забрали на фронт в составе артиллерии, и моя война началась с села Ново-Осетиновка под Моздоком, суровой зимой 1942 года. Оттуда шли в направлении Армавира, где меня в бою легко ранило в плечо. Таких как я с легкими ранениями забирали в госпиталь, и после перевязок сразу возвращали в бой. Пока я был в госпитале мои однополчане ушли вперед, а я уже попал в противотанковую роту и пошел на освобождение Ростова. Освободили мы город 16 февраля 1943 года. Далее стали мы на оборону левого берега реки Миус (правее Таганрога на 100 км), протекающей посередине поселка Матвеев Курган. Правый берег был в руках немцев, а левый берег обороняли мы. Бои, я помню, шли ожесточенные. Под ногами – сотни обезображенных трупов. Враг видел нас, а мы, естественно, их точки. Приходилось идти на всяческие полевые хитрости. Прятались, таились, меняли позиции и нападали. Так и шли вперед, освобождая населенные пункты. Я еще тащил за собой своего раненого напарника узбекской национальности Ашурова, имени его не помню. Мы как раз освобождали город Сталино (ныне Донецк), когда нашу 221 дивизию окружили немцы и взяли нас всех в плен. Мы бы не попали в плен, но предателей всегда много. Мы шли в бою вперед. А немцы шли еще и с двух боковых сторон. Соединившись в точке пересечения они пошли на нас сзади. Впереди немцы, и сзади немцы. Кольцо сужалось и в итоге нас взяли в плен. Пешком тысячи военнопленных вели немцы через Польско-советскую границу, а когда мы проходили через населенные пункты, нам бросали под ноги корки хлеба, яблоки, и остатки еды, чтобы силы нас не покидали.
На одной из железных дорог нас, пленных, загрузили в товарные вагоны. В узком вагоне, куда воздух поступал через маленькое окошечко, люди умирали, и их, собрав в кучу, выкидывали из вагона. Привезли нас в лагерь 318-Шталлак, и раздали нам номерки на каждого. Я до сих пор помню свой — 804 номер. И снова нас повели пешком через Австрию. Пленные еле волокли ноги, неделями голодные, падали и умирали на месте. Австрийцы хуже немцев были. Жестокие. Мы поняли, что находимся на территории Чехословакии, когда нам снова как было на польско-советской границе стали бросать под ноги хлеб и картошку. Там нас загнали как животных в один большой загон, куда нам продолжали забрасывать картошку местное население. В плену со мной оказался один дигорец по имени Назир. Дигорский диалект я разобрать не мог, но понял, что он подбивает меня на побег из плена. Я долго не соглашался, но он меня убедил, и мы решились. Долго шли через села и через железную дорогу. Назир оказался слаб, и часто падал в кусты, приходилось его тащить за собой. Я очень на него злился. Сам не мог бежать ,а меня подбил. Так нас догнали двое полицаев на мотоциклах и с собаками. Нас отвели в лагерь «Яма Смерти» - так называлось место, где держали более семи тысяч пленных, который находился в Эльзас-Лотарингии. Пленные окружали только прибывших в лагерь. Спрашивали, действительно ли Сталина убили, а Советского Союза уже нет. Это им немецкие жандармы внушали такую информацию. А мы рассказывали, что война продолжается, Сталин жив. От услышанного люди плакали.
Это был действительно лагерь смерти, где люди от голода и истощения превращались в скелеты, и бывали случаи, когда ели человечину. Люди умирали от голода, а живые собирали их в кучи и потом из увозили на переработку на мыльные заводы. Видно, страшно умирать на чужой земле без родных, поэтому в лагере слышны бывали стоны: «Сибиряки есть? Кто из-под Москвы? Из Ленинграда кто?». Однажды раздался крик: «Кавказцы есть?» Я и Назир откликнулись (плачет). Искавший кавказцев оказался грузин. Я забыл, как его звали, но помнится, он был образованным, хорошим и добрым человеком. Относился ко мне как к сыну. Он отвел меня к нарам, где, по его словам, умирал осетин. Когда он подвел меня, я увидел умирающего человека, речь которого невозможно было разобрать по словам. Я поднес к нему ухо и еле разобрал, что он просит меня сообщить его родным о его смерти, если я сам выживу. Из рассказа того осетина я помню, что звали его Сачино Биченов. Оказалось, у нас с ним даже общие знакомые были.
«Я сам из села Гром. Работал там в сельсовете. Если останешься жив, поезжай в село Сатикар в дом нашего знакомого Шалико, и скажи им, чтобы мои родные в Громе справили по мне поминки, да так, чтобы стол от яств ломился, и чтобы хлеба на столах было немеряно». Эту просьбу предсмертную я выполнил. Умиравший в плену от голода Сачино переживал, чтобы, не дай бог, на его похоронах людям не хватало еды.
Слабые умирали, те, кто посильней, выживали. Мы, кавказцы, держались рядом. Голод косил всех. Если бы в лагере «Яма Смерти» росла вот такая зеленая сочная трава (указывает на грядку), я был бы счастлив ее есть. В узких бараках спали по двое. Раз в день проносили суп. Бывало, лежишь в бараке, а твой товарищ, который тут же рядом лежит, ночью умер. Но ты не говоришь об этом разносчику еды. А он плеснет супа в оба котелка, и так сможешь съесть две порции — свою и умершего. Так ухитрялись до тех пор, пока трупный запах не выдавал мертвого пленного.
А 14 апреля 1945 года наш лагерь от немцев освободили американцы. Тогда Германию поделили между собой три страны: Советский Союз, Америка и Англия.
Еще месяца три я прослужил в Советской зоне оккупации. Я стал командиром отделения разведки в звании сержанта. Потом по указу Советского Союза демобилизовался и вернулся в родное село».
