Календарь

3. Летне-осенний цикл

Спустя ровно неделю, в первое воскресенье после Св. Троицы, осетины отмечали праздник Дауджытæ. Он был посвящен всем святым, ведь название его представляет множественное число от дауæг / идауæг, что в древнеиранской традиции означало «небесная сила». Жители Стур-Дигории имели своего общинного покровителя, которого именовали Идауæг.
Названный праздник фактически открывал череду торжеств в летне-осеннем цикле. Все они были направлены на одну цель – уберечь будущий урожай от возможных неблагоприятных фактов и явлений. Силы небесные, которым посвящались все ритуальные действа, должны были оберегать труды земледельцев. По воспоминаниям очевидцев, торжества продолжались неделю. Массовое веселье не прекращалось по несколько дней.
Наиболее почитаем этот праздник в Куртатии, хотя хорошо известен и в других районах Осетии. Святилище его располагалось на отроге Дзирийы дзуар, поэтому было упоминаемо имя и этой святыни. Это был так называемый «малый» Дзири, а в июле отмечали «большой», или основной, праздничный день.
Сохранилось высказывание о том, что Дзирийы дзуар является святыней всех осетин – «Дзирийы дзуар Иры дзуар у». Возможно, так и было, ведь это наиболее высоко расположенное святилище во всей Куртатии. Оно как бы парит над всеми его обитателями. Кроме того, у него «говорящее» название, в переводе с грузинского означающее понятие «корень / основа». Напомню, что все основные или высокочтимые божества всегда располагаются на самых вершинах.
Моление «всем святым», «силам небесным» и такому могущественному «патрону всех осетин» является не случайным совпадением. Согласно традиционным воззрениям, успех всякого предприятия зависит от хорошего начала. Всенародные торжества должны были обеспечить с помощью небесных сил хорошие виды на будущий урожай. Более того, начало первого сельскохозяйственного цикла в сезонном календаре проходило в преддверии астрономического лета. Ведь праздник Дауджытæ не только открывал летне-осенний цикл, он фактически предшествовал народным торжествам, приуроченным к летнему солнцевороту 21 июня.
По свидетельству Б. М. Каргиева, священнослужители данного святилища и приуроченного ему праздника Хаматхан Дзоккаты и Тепсырико Басаты по две недели находились у святыни из-за затянувшегося праздника (13, 1988, №2, с. 106). Вместе с тем следующий день от начала праздника Дауджытæ был посвящен подготовке к широко известному празднику земледельцев Уацилла.
В указанный понедельник женщины выносили специально заготовленное к празднику Уацилла пшеничное зерно и на берегу проточного водоема тщательно его промывали. В силу этого ритуального действа день этот назывался Уациллайы чъириагæхсæн - «Мытье зерна для ритуальной выпечки на Уацилла». В этот знаменательный день устраивалось ритуальное жертвоприношение, подчеркивающее значимость данного хозяйственного занятия. Пока промытое зерно сушилось на берегу, устраивались танцы, ведь вместе с женщинами здесь часто присутствовала и молодежь обоих полов.
Во второй половине дня женщины возвращались по домам с чистым высушенным зерном. Готовое к помолу зерно сохраняли с соблюдением ритуальной чистоты и мололи муку на наиболее престижно-чистых мельницах. С такой же тщательностью эту чистую во всех отношениях муку сохраняли до ближайшего понедельника. Именно в этот день, спустя неделю после ритуального омовения чистой проточной водой специально сохраняемого пшеничного зерна, начинался праздник в честь Уацилла. Обращаю внимание, что название праздника соответствует имени божества и в дословном переводе означает «божественный / святой Илья». Таким образом, мы вновь сталкиваемся со следами ранней христианизации алан-осетин. Более того, это не просто покровитель урожая, о чем говорит его осетинский эпитет «Хоры Уацилла / Хлебный Уацилла». «Как в русских народных верованиях библейский пророк Илья после христианизации воспринял черты старого языческого бога- громовика», так и в староосетинской мифологии он является грозовым божеством (5, т. IV, с. 31).
Праздник Уацилла отстает от Кæрдæгхæссæн на две недели, а от Дауджытæ – на одну. Он всегда начинался только в текущий или ближайший понедельник. В настоящее время, когда приемы традиционного исчисления календарных дат начали исчезать, часто можно услышать иную датировку. Праздник Уацилла относят к первому понедельнику после летнего солнцеворота, или 21 июня.
Подобный разнобой является характерной чертой народного календаря. Нет сомнения, что праздники, приуроченные к солнцеворотам, являются древнейшими и относятся к доземледельческим, пастушеско-скотоводческим традициям, делившим год на два периода – зимний и летний. Самые четко фиксированные даты летнего (21 июня) и зимнего (21 декабря) солнцеворотов свидетельствовали лишь о серединах указанных сезонов. Для крестьянина четко датированные праздники не были характерны. Они появились много позже в церковном календаре, не столь связанном с сельскохозяйственной деятельностью.
Таким образом, отмечаемый разброс праздников в народном сознании «являет собой не точку фиксированного дня, а скорее пятно, в котором сливаются несколько дат. Обычно эти даты не идут одна за другой, а выглядят как сгустки определенного праздничного фона» (4, с. 46). Поэтому не удивительно, что воскресенье перед всенародным праздником Уацилла для некоторых селений по правобережью р. Терек было связано с торжеством Цыргъобау.
В это же день жители равнинных селений, особенно с. Ольгинское (Кардиу), шли с подношениями к часовне, расположенной в поле на большом кургане. Празднество носило выраженный аграрный характер. Об этом свидетельствуют молитвословия в его честь. «О Цыргъобау! Славный покровитель равнин! Как мы видим зеленеющими наши поля, так покажи их нам осенью желтыми с крутым зерном в колосьях! / О Цыргъобау! Быдыры кадджын зæд! Нæ быдыртæ цъæхæй куыд уынæм, афтæ нын сæ фæззæджы бур-буридæй ставд нæмыг фенын кæн!»
Собственно, иного быть и не могло, ведь указанный праздник части равнинных осетин фактически совпадал с торжественными днями в честь всесильного покровителя хлебов. Праздник Уацилла был очень популярен среди жителей Даргавской котловины, где на горе Тбау-хох расположено наиболее известное святилище Праздник длился до пятницы, причем каждый день, по словам очевидцев, был посвящен конкретному ритуальному действу. В первый день жрец святилища Илас Гуццаты с группой помощников посещал святую пещеру в отрогах горы Тбау-хох и традиционно проводил там ночь. По чаше с пивом, ежегодно меняемой в день праздника, священнослужитель гадал о всех видах на урожай.
В этот праздник у святилища на Тбау-хох втыкали длинный, очищенный коры, и, соответственно, белый, шест со шкурой. Речь идет об æвгъил, это – «шест с подвешенной бараньей или козлиной шкурой культового назначения, употребляется в праздник громового божества – Уацилла» (5, т. 1, с. 203). Учитывая характер празднества, можно предположить, что æвгъил включал такие понятия, как хъил / гъелæ, которые помимо своих основных значений «жердь/ шест/ дубина» имеют еще одно – «высоко задранный». Показательно, что одно из осетинских названий Крестового перевала так и звучит: «Хъил», «Хъилы ,фцæг». Такое название очень точно соответствует характеру данного перевала. С другой стороны, в осетинском языке сохраняется слово «æрвгæнæн», означающее «засов / запор / запирать на засов». Оно восходит к иранским древностям с исходным значением «втыкать / засовывать / скреплять» (5, т. 1, с. 183). Если мои рассуждения верны, то упомянутый выше культовый предмет должен означать «воткнутый, высоко задранный шест».
Следует заметить, что и само название флага в осетинском языке тырыса восходит к иранскому культурному миру и наряду с понятием «знамя» означает «свет / блеск». Так или иначе все они связаны с небом и небесными явлениями. Вероятно, приведенные определения подчеркивают значимость шеста в мировоззрении древних. Представляется, что он существовал как элемент связи между оппозицией «верх / низ», подчеркивая вертикальное членение мира. Тесная связь существует между понятиями «фарн / небо / верх» и их материальным воплощением в виде указанного предмета. Как и чашу с ритуальным пивом, его ежегодно обновляли в день праздника.
Следующий день, вторник, отмечался каждой фамилией отдельно. В 1913 году на празднике побывал молодой человек, будущий писатель Дзахо Гатуев. По его впечатлениям можно ощутить незыблемую древность устоев этого праздника. Старший из присутствовавших «торжественно берет в левую руку треугольный пирог и обгорелое древко с шашлыком и чашку пива в правую и читает, обратившись к вершине Тбау-Уацилла, молитву. Я мало знаю осетинский язык, я ни слова не понимаю из того, что говорил Тели, но оно так величаво, так торжественно, так древне, что меня невольно пробирает холодная дрожь жути. Ведь двести и триста и четыреста лет назад на том самом месте... стоял его такой же статный и такой же верующий прадед» (10, III, с. 106).
Следующий день посвящался празднованию Сауы дзуар, святое место которого расположено высоко за с. Каккадур, в лесу. Общинное жертвоприношение предназначается этому патрону «всех горских аульных рощ, которые составляют остатки древних густых и дремучих лесов и носят название Саухъæдтæ / Черные леса. Вероятно, и патрон получил свое название отсюда... В молитвах горцы просят его о том, чтобы он оберегал состоящие в ведении его леса от огня и самовольных порубок» (10, III, с. 190).
Остальные два дня – четверг и пятница – предназначены для паломников, которых в своей фамильной святыне Гуццаты найфат благословлял широко известный в прошлом жрец Илас Гуццаты. Все это сопровождалось жертвоприношением, совершаемым самим жрецом, ведь каждый паломник непременно бывал с барашком и другими подношениями.
Праздник во славу Уацилла был столь значимым в жизни осетин, что в течение указанных дней не было никаких ссор и столкновений. Это было время всепрощения и взаимного уважения. Все действа, начиная с приготовления ритуальной пищи до непременного посещения представителями каждой семьи местных святынь, были наполнены святостью. Независимо от имущественного положения, каждая семья приносила святому жертву.
Существовало параллельное, общинное, жертвоприношение. Как правило, это бывал заранее специально выбранный бык - нывонд гал. Мясо коллективного жертвоприношения «делят по числу аульных домов и рассылают по принадлежности, – писал Б. Т. Гатиев, – оставив пирующим лишь голову, ноги, легкие и другие внутренние части жертвенного животного, причем говорят: «Пусть мясо едят домашние, ибо Елия в нем не нуждается, довольствуясь только запахом от шашлыка». Они думают, что Уацилла, как и другие святые, в то время когда старик, держа вертел с шашлыком, произносит: «Жертва наша да будет тебе, Елия, угодна», приходит и нюхает шашлык.
Если в том году, в котором празднуется день Елия, хлеба уродятся хорошо, продолжал бытописатель, – то молятся: «Уацилла! Ныне ты послал нам хороший урожай и за это от «бедных» наших сердец посылаем тебе благодарность, которая с настоящею нашею жертвою да будет сладка твоему сердцу». В случае же неурожая обращаются к нему с такими молитвенными словами: «Уацилла! В этом году хлеба наши не удались: таково было твое желание, против которого нет лекарства. О Уацилла! Ныне мы глаза и сердца обращаем наши к тебе и молим: не оставь в будущую весну посеять на нивах наших хлебные зерна, коими ты засеваешь свои нивы, и подай нам такой урожай, чтобы житницы наши были наполнены хлебными и другими зернами. Призри же, призри, Уацилла, на наши нивы и посмотри, как они «бедны», а через них и наши сердца»» (10,III, с. 191).
Так как праздник Уацилла зависел от сроков проведения подвижного праздника Кæрдæгхассæн, то в течение года их подправляли с помощью жестко фиксированных дней. К числу таких праздников относился праздник Хетæджы дзуар! Тымбыл xъæды дзуар. На правом берегу реки Ардон, между селениями Кадгарон, Суадаг и Пысылмонкау, в открытом поле находится большая реликтовая роща, состоящая из различных пород деревьев и известная под названием «Хетæджы къох / Роща Хетага». Празднование в честь этой священной рощи и ее покровителя Хетæджы Уастырджи проводится в первое воскресенье июля.
Считается, что это древнейшее святилище на равнине, почитаемое осетинами. В начале века священник Моисей Коцоев писал: «Говорят, что до переселения из гор осетин роща Хетага почиталась святою еще кабардинцами. Кабардинцы же узнали о святости куста по необыкновенным явлениям, замеченным якобы их предками. Так, например, рассказывают, что во времена их предков почти каждую ночь замечали небесный свет, становившийся как бы огненным столбом между Хетагом и небом. Это объяснялось тем, что покровитель этой рощи и Хетага сам св. Георгий сошел с неба в эту рощу. Поэтому осетины здесь молятся, говоря - Хетаджи Уастырджи, помоги нам» (9, 1990, № 21, с. 390).
О такой связи между преданиями о Хетаге и адыгским историческим фольклором мне приходилось писать (15, с. 85-91). Не повторяясь здесь, скажу лишь, что отрицать ее неправомочно. Издавна на этом месте было дохристианское святилище, связанное, вероятно, с определенным этапом летнего хозяйственного цикла. В противном случае, празднование не примыкало бы к циклу празднеств летнего солнцеворота. И лишь позже, в эпоху средневековья, с этим святилищем связали Уастырджи и легендарный факт чудесного избавления молодого витязя Хетага. Как известно, его преследовали за то, что он тайно от братьев принял христианство.
Осетины чтят священную рощу как результат божественного деяния Уастырджи и в своих молитвах просят его покровительствовать им и не бросать их в беде, как он не бросил Хетага. Но если бы эта версия была изначальной, а не более поздней, этот праздник проходил бы не в середине лета. Для этого бы выбрали более подходящий день, я имею в виду осетинские календарные торжества в честь Уастырджи в ноябре.
Ровно через неделю, в следующее воскресенье, торжественно отмечают Кæрдæгхассæн. Этот праздник посвящается родившимся в течение года мальчикам. Он не известен соседним народам и восходит к архаической древности. Суть его сводится к тому, что в этот день родители невестки с богатыми дарами посещают своего маленького племянника. В состав подношений, помимо одежды, игрушек и других подобных вещей, непременно входил круторогий баран (фыр), а в не столь давние времена – жеребенок (байраг). Как правило, практически все расходы на приобретение подарков и организацию стола несла семья родившей женщины. Более того, она обходила своих ближайших родственников по отцу и матери с целью оказания ей посильной материальной помощи. С этим связано и название праздника, ведь мать новорожденного обходила родственников с большой деревянной чашей кæхц, собирая всевозможные подарки и припасы для этого праздника. Отсюда и понятие «справлять чашу/ просить чашу», составлявшее смысл предпраздничных забот.
Этой же чашей мать новорожденного просила для него заступничества у небесных сил. Накануне празднества она в сопровождении двух подруг заходила в хранилище, где находилось новое, специально к этому торжеству сваренное пиво. Зачерпнув полную чашу, она обращалась к небесам: «О бæрзондыл бадæг Стыр Хуыцау! О Лæгты дзуар! Мæ хъæбулæн райсом ацы бæгæныйы кæхцæй чи скува, уый куывдтытæ мын хорзæй æруадзут мæ гыццыл хъæбулыл! Йе ,мгæртты æхсæн мын дзæбæхæй, æнæнизæй байрæза. Мæ бынты бындар, мæ дарæг куыд суа!»
После просьб и умилостивления Всевышнего присутствующие подруги произносили словесную формулу «оммен / да будет так». Пиво, чтобы не навредить завтрашнему молению, не пили, и содержимое чаши сливали назад в общий объем. (13,1990, № 11, с. 122).
В преддверии праздника молодежь села или квартала по-своему готовилась к нему. Они готовили себе маски, маскарадную одежду – как правило, вывернутые мехом полушубки или безрукавки – и группами обходили дома, жильцы которых собирались праздновать этот день. Назывался такой обход сойгæнæн. Непременным атрибутом шествий был крестовидный шест с повязанными платками или лоскутами материи. Один из мальчиков нес в руках высокий шест фарн-фарныхъил, украшенный цветными тряпками. Остальные шли за шестоносцем с шутками и песнями. Войдя во двор, они выражали женщинам дома пожелание рожать только мальчиков, за что те их одаривали подарками, в основном кругами сыра и угощением с праздничного стола.
Таким образом, можно говорить о специфической роли декорированного лоскутами ткани шеста в среде молодежи. С одной стороны, хорошо известно, что роль представителей младших возрастных групп в обрядах определяется их чистотой и безгрешностью. Этот факт нашел свое отражение в активном участии детей и неженатой молодежи во многих обрядах, связанных с общей идеей роста и плодородия. А с другой стороны – не менее активное использование среди них декорированных шестов, напоминающих аналогичные культовые предметы æвгъил, отмеченные выше.
Как известно, фарн является общеиранским полурелигиозным понятием, точное значение которого трудно определить. «Будучи дериватом неба – солнца, оно определяло все то благое, источником чего древние мыслили небо – солнце: небесная благодать, благополучие, преуспевание, благопристойность, мир, тишина» (5, т. 1, с. 421-422).
В 1900 году анонимный автор писал об этом следующее: «Этот праздник также и молодых подростков–отроков, будущих мужчин. С раннего утра маленькие мальчики 5–14 лет обходят по порядку все дома, где есть новорожденный мужского пола, с песнями в честь родителей и их новорожденного. Родители одаривают поющих кругами сыра, лакомствами и пр., и мальчики, собравши провизию, справляют отдельно свой праздник, на виду старших мужчин.
Всякий дом, где есть новорожденный, должен зарезать какую-нибудь скотину, принести ее обществу и тем самым засвидетельствовать о своем новорожденном мальчике. В сборном месте, куда собирается все село для празднования кахцганан, обыкновенно по числу голов зарезанных животных, расставленных на особом столе, определяется количество родившихся мальчиков в селе в настоящий год. Есть поверье, что те мальчики, за которых не возносилась молитва в этот день, не пользуются здоровьем и не имеют успеха в жизни» (10, 1, с. 261).
Во вторник после Кæхцгæнæн некоторая часть осетин отмечала день, посвященный Сау барæг. Ему поклонялись жители и выходцы из с. Быз, что на левом берегу р. Ардон, и две фамилии, жившие на противоположном правом берегу – Урумовы и Черчесовы. Помимо жертвоприношений в каждом доме, жители с. Быз поочередно жертвовали еще и крупного барана-самца. Из посемейно собранного солода варили пиво, готовили по три треугольных и круглых ритуальных пирога и шашлык из правых ребер жертвенного животного. Считался Сау барæг святым покровителем общины, и праздник в его честь продолжался в течение недели. Один из дореволюционных авторов подчеркивал: «Жители аула Биз, считая Черного всадника исключительно их патроном, на ровной поляне под скалою Урс хох, окруженной сосновым лесом, которого не касался топор как священной рощи святого Саубарага, целым аулом, от мала до велика чтут и чествуют последнего» (10, III, с. 143).
В среду после Кæхцгæнæн отмечался Хохы дзуар / Тербаты дзуар. Это был локальный праздник жителей Гуркумтыком в Центральной Осетии. Здесь, на склоне горы, на левом берегу р. Лиадон, возле с. Тапанкау, было расположено это святилище. Основным содержанием этого праздника было поклонение святому покровителю гор. Перед скорым началом сенокоса, важнейшего хозяйственного цикла в быту горцев, Тербаты Уастырджи молили об обильном травостое на покосах и хорошей погоде. По замечанию видного осетиноведа Б. А. Калоева, этот святой являлся покровителем многочисленных потомков легендарного Хетага, расселившихся по всей Нарской котловине.
В ту же неделю, в воскресенье, жители Даргавса отмечали общинный праздник Хуыцауы дзуар. К нему заранее, еще в пасхальный четверг, жеребьевкой кварталов намечали бычка. По словам очевидцев, жертвенный бычок украшался цветными лентами, которые привязывали к рогам и хвосту. Жрецы святилища Бада Цкаев, Габла Дегоев, вместе с ними хозяин быка, обходили дома и собирали солод для общественного пиршества. Готовое пиво девушки и молодые женщины относили к месту торжественной трапезы найфат, которое находилось высоко на склоне под святилищем. Есть интересный рисунок М.С. Туганова, воспроизводящий процесс переноски ритуального пива. Замечу также, что об этом празднике снят видеофильм по сценарию известного осетинского краеведа Г.И. Кусова.
Данный праздник, как мне представляется, тесно смык сказанным о Хохы дзуар. Обе культовые постройки не имеют внутреннего помещения, они тщательно выложены из камня, обе имеют гладкое двухскатное перекрытие. Правда, даргавская святыня больше – около 6 м в длину, а тапанкауская – всего 2 м. Тем не менее, праздники у стен этих святилищ являются своеобразным сигналом о предстоящем сенокосе.
Этому важному акту в хозяйственном цикле горцы отводили заметное место. В Осетии праздник перед началом сенокоса проводится во второе воскресенье после Кæхцгæнæн. Этот ответственный праздник называется Атынæг / Циргъесæн. Ни один осетин не рискнул бы косить до соответствующего праздника, даже если трава вошла в силу. Считалось, что за самовольное начало сенокошения силы небесные насылают самую плохую погоду – дождь либо жару. Естественно, что никто виновником плохого урожая хлебов и трав.
Подготовка к празднику начиналась заранее и сводилась к сбору пожертвований. В зависимости от числа домовладельцев приобретали бычка и баранов. Из собранного с семей солода варили пиво. Каждая семья приносила подношение к ритуальной трапезе из трех пирогов с сыром. К моменту готовности все присутствующие мужчины приглашались к столам. Старшие за столом встают, взяв в руки пирог, ритуальный шашлык из внутренностей и чашу пива, освящают их. В первой же молитве просят благословения небесных сил собравшимся людям. «Чтобы все жертвователи в счастливый день начали косить и без тягот закончили все свои осенние заботы / Цы хæдзæрттæ сбарстой къусбар, уыдон сæ цыргъаг хорзы бон цы ахæссой æмæ сæ цыргъаг æнæкъуылымпыйæ цы бакуса фæззæджы куыстытæ».
Один из первых бытописателей осетин С. Жускаев еще в 1855 году подробно описал это торжество. По его словам, особенно усердно молятся Уацилла « «Елиа, ты обладаешь громом, молнией и дождем, призри на людей твоих, усердно тебе молящихся, и пошли с неба столько дождя и света, сколько нужно, да не засохнут и не сгниют хлеба наши, да не потерпит народ твой голода и жажды, каждый принесет тебе жертву от плодов своих... Уацилла, да будут тебе угодны наша жертва и молитвы; охраняй наши хлеба и поля от засухи и непогод, так как тебе от Бога дана эта сила и благодать». Старейшина произносит эту молитву очень медленно, с расстановкой и громко, а народ за каждою фразой повторяет: «Оммен, Хуцау – аминь, Боже».
После молитвы он отдает предстоящим стакан с аракой или пивом и шашлык, а народ говорит ему: «Да будут с тобой милости как тех (святых), которых ты призвал, так и тех, о которых умолчал». Между тем другие старейшины произносят свои краткие молитвы в кругу ближайшего собрания народа. По окончании молитв предстоящие... сосчитав всех присутствующих на празднике, принимаются за дележ обеда и дают каждому есть и пить что есть» (10,1, с.137-138).
Учитывая большие физические нагрузки на сенокосе, считалось необходимым сытно накормить пирующих. С этой целью подавали специальную еду – турæ, подобие хаша, которую готовили из внутренностей жертвенного животного с добавлением его жирных частей (фиу) и специй: лука, чеснока и других дикорастущих трав. Одним словом, очень жирная и сытная похлебка.
Во второй половине дня пиршество сопровождалось пением обрядовых песен, посвященных изобильной осени, другими развлечениями. «Они состоят в пляске на оконечностях пальцев ног, в прыгании, в разных кривляниях, в борьбе, которая начинается с мальчиков и доходит до взрослых. Особенно любимая игра осетин – беганье на ногах взапуски до назначенного места. Под вечер оканчиваются праздничные игры, и народ расходится по домам, озабоченный предстоящим сенокосом и жатвой» (10,1, с. 138). И действительно, через день, во вторник, все выходили на сенокос.
Мне довелось присутствовать на таком празднике в 1986 году в Челиатском ущелье в Урс – Туалта. Впечатление было непередаваемое. Перед нами воспро¬изводилась картина совмещения, или симбиоза, архаики и современности.
Период сенокоса – ответственная пора. Она не предполагала насыщенности больших торжеств. Хозяйственная жизнь затрудняла проведение общественных праздников. Но это не означает, что в последующие дни их не было вообще. Во второй половине августа, в предпоследний понедельник, отмечался праздник Ног дзуар – Новая святыня.
В 1868 году известный просветитель и бытописатель осетин И. Г. Тхостав писал: «Ног дзуар, по мнению осетин, так строг, что не позволяет без особенного благословения подходить к своему жертвеннику и даже запрещается говорить громко... Как велик страх, внушаемый Ног дзуаром осетинам, можно видеть из следующего обряда жертвоприношения. Осетин, желающий угодить Ног дзуару, должен назначенную ему жертву поднимать на довольно высокую гору на юго-западе от Кани не иначе как на спине или плечах, притом в жаркий день августа и с непокрытой головой. Последнее обстоятельство, то есть обнажение головы, столь редкое у всех кавказских горцев, яснее всего показывает, каким уважением пользуется этот святой...
Спустя три дня жители тех мест, где особенно распространено верование в Ног дзуара, режут быка, заранее на этот случай хорошо откормленного, и приглашают на пир друг друга. Этот пир называется Ног дзуары æрвитæн бон – день проводов Ног дзуара. Вот и настала осень – рабочее время» (10, III, с. 57-58).
По данным Б. М. Каргиева, этот праздник в соседнем Даргавском ущелье отмечается четыре дня. Что же скрывается за указанной строгостью названного святилища? Оказывается, в эти дни жители Даргавса просят Рыныбардуаг уберечь их от времен, случившихся прежде (иу хатты заман мауал скæна). Если вспомнить, что названное божество имеет в осетинском пантеоне власть над эпидемиями, то многое станет для нас ясным. Ведь имя это состоит из слов рын – «эпидемия», бар – «власть» и дауæг - «божество».
Нередкое явление в средневековье эпидемий и эпизоотий заставило людей отмечать «повелителя повальных болезней» особым почитанием. По словам священника Б. Т. Гатиева, «аулы всех ущелий некогда положили при появлении означенных болезней праздновать известный день в честь Рыныбардуага, который и отмечается ими по очереди, и, чтобы придать празднику особенное торжество, составляют так называемый подвижный хор певчих». Далее он сообщал, что, узнав о наличии эпидемии или падежа скота, жители соседнего села по жребию выбирали юношей для этого хора.
Они «отправлялись по аулам, вертя каждый фæйнæгдзæгьдæнтæ (вроде русской трещотки), распевая песни духовные и светские. Приближаясь к селению, они останавливались и, встав в круг, протяжно пели: «Ой, Рыныбардуаг! От тебя наши болезни и здоровье. Сохрани этот аул от твоего гнева, стар и млад – все твои гости»». Призывали и всех святых, причем их имена произносились по нескольку раз во множественном числе. Певцов приглашали на сельскую площадь и щедро угощали. После этого стар и млад принимали участие в пении и круговой медленной пляске. Хор не переставал петь день и ночь. Жители смотрели на них как на богомольцев – Хуыцауæй хорздзинад курджытæ (от Бога просящие милости) и как на Божьих гостей, поэтому одаривали их быками, коровами, баранами, козами и проч.
Божьи гости обходили все окрестные аулы и с собранными стадами возвращались в свой аул, жители которого по гаданию гадальщиков выбирали между теми стадами лучших баранов, быков и проч. и приносили в жертву Рыныбардуагу, остальные же животные делились подворно, и затем каждый хозяин откармливал нывонда ко дню Рыныбардуага. В настоящее время, подчеркивал автор в 1876 году, хор певчих более не существует (10, III, с. 194-195).
В одной из работ мне приходилось писать, что возведение святилищ в его честь и их название среди предков осетин появились в середине XIV века. Иначе говоря, в начале второй пандемии чумы. Возводились они и в более позднее время, вплоть до XIX века, когда осетины испытали еще одно грозное заболевание – холеру. Они не особенно разбирались во всех тонкостях этих страшных заболеваний, возводя или реконструируя старые святилища в честь Рыныбардуаг. Отсюда якобы и второе название – Ног дзуар (см.: 16, с. 120).
Однако в дореволюционной публикации отмечена другая версия происхождения этого названия. Якобы так именовали чудотворную икону Иверской Богоматери, подаренную аланам царицей Тамар. В XVIII веке она была перевезена в крепость Моздок, откуда ее слава распространилась по всей России. Осетины, переселившиеся с гор во Владикавказ и связанные «благодарственными воспоминаниями со своей древней святыней, облюбовали место к юго-востоку от города на возвышенной равнине среди лесной поляны с громадным развесистым деревом и посвятили это место имени Божией Матери или Ног дзуара, для всенародных молитвенных собраний в честь ее. В дупло заветного дерева был вложен образ Божией Матери. Все осетины Владикавказа ежегодно в августе месяце собирались сюда для молитвы.
В 1814 году владикавказские осетины построили уже свою церковь во имя Рождества Пресвятой Богородицы – Ног дзуар... В 1892 г. во Владикавказе разыгралась холерная эпидемия. Осетины вспомнили свою небесную покровительницу и посвященное ее имени место Ног дзуар. Дни и ночи, одетые в рубища и с босыми ногами, многие проводили в коленопреклонной молитве у Ног дзуара» (10, III, с. 305-306).
По всей вероятности, данная версия более точно отражает положение вещей в прошлом. Фраза о том, что осетины в 90-е годы XIX века вспомнили свою прежнюю святыню, подтверждает мое предположение. Версия о происхождении культа Ног дзуар в двух селениях, Кани и Тменикау, изложенная Дж. Шанаевым и В. Ф. Миллером, связана со смертью в течение короткого времени всей фамилии Куговых. В ней пробивается сюжет о какой-то эпидемии (7, II, с. 258).
Тот факт, что Ног дзуар, божество страшных эпидемических заболеваний, как-то переплетен с Рыныбардуаг и чудотворной иконой Моздокской (Иверской) Божией Матери, не случаен. Если вспомнить, что именно в августе, 28 числа, весь православный мир отмечает праздник Успения Пресвятой Богородицы и на этот день приходится празднование Моздокской (Иверской) иконы, то связь эта будет понятна. В ней нашли свое отражение следы раннего знакомства алан-осетин с христианством. И лишь много позже, начиная с серединыXVIII века, когда началось возрождение христианских ценностей, в августовский календарь осетин вошли два торжественных дня, связанных с православием. Один из них – с поминовением усопших и посвящением им фруктов нового урожая. Называется он Дыргьыл аргьауæн / Разæхуарæн и отмечался в преддверии другого значимого праздника Майрæмыкуадзæн – Успение, который имеет ежегодную точную дату празднования 28 августа (15.8 ст. ст.).
По традиционным поверьям осетин, святой образ Мадымайрæм был добрым покровителем чадородия. Женщины обращались к этому святому с просьбами о потомстве и их здоровье. Это был своеобразный антипод жесткого и безжалостного Аларды. Возможно, с этим связан тот любопытный факт, что после празднования в Зругском ущелье у стен средневекового храма Зруджы Зæрин Майрæм во славу Мадымайрæм часть паломников отправлялась в соседнее Закинское ущелье. Там они в ближайший понедельник поклонялись могущественному Аларды, чтобы окончательно заручиться его покровительством для своих детей (см.: 16, с. 118-119).
Из августовских праздников следует назвать еще один, широко известный среди южных осетин. В конце августа – начале сентября начинается массовое паломничество к церкви Джеры дзуар в ущелье р. Чысыл Леуахи. Здесь, вплоть до ноября, длится праздник во славу Джерской святыни, который своей кульминации достигает в ноябре, ибо покровителем ее является Уастырджи. Святилище это широко известно за пределами Осетии и пользуется славой святого исцеления больных и страждущих. Подробно об этом празднике еще в середине прошлого века была написана статья И. Б. Беридзе (100,1, с. 152-154).
В прошлом, когда овцеводство занимало важное место в хозяйственном быту, осетины отмечали еще один праздник - Фæлвæрайы куывд. «В день праздника Фалвары, который бывает в августе месяце, осетинское семейство, у которого водятся овцы, режет барашка и готовит дзыкка. По приготовлении этих кушаний старший в доме молится: «О, Бог богов! Тобою созданы мы и скот наш. Ты наделил Фалвару овцами и счастьем, надели ими и нас. О, Фалвара! Богу угодно было вручить тебе головы наших овец, а потому молим тебя, отврати от них всякую болезнь; умножая, умножь их на столько, сколько на небе звезд. О, Фал вара и Тутыр, просим вас - вкупе защитите головы наших овец от волков, коим заткните глотки каменьями»» (10,III, с.180).
Считаю возможным повторить, что после этого праздника в каждой семье начиналась подготовка к осенней стрижке овец. Шерсть от этой стрижки, фæсм, считалась лучшего качества, чем от весенней стрижки, именовавшейся фист. Первая шла на изготовление пряжи, домотканого сукна и качественного войлока, вторая - лишь на вспомогательные нужды - изготовление матрасов, подушек для сидения и прочие дела. Естественно, что от этого праздника и соответствующего молитвословия зависело не только число овец, но и качество их шерсти. Вероятно, нет смысла говорить о том, сколь развита была в традиционном быту обработка шерсти и какой популярностью пользовалось осетинское сукно на рынках Кавказа в XIX веке.
Спустя две недели после Майрæмыкуадзæн осетины отмечали праздник Фыдыуани. В свое время осетинский бытописатель Куку Гатуев, один из информаторов В. Ф. Миллера, писал в очерке «Христианство в Осетии», что под этим именем скрывается Иоанн Креститель. «Св. Иоанн Креститель (Фуд Иоанне) считается у осетин для указания времени, когда пастух рогатого рабочего скота кончит свою службу, а как праздник он не празднуется и к покровительству св. Иоанна осетины не привыкли прибегать» (10,III, с. 272).
Надо заметить, что в этой оценке Куку Гатуев (о. Алексей) ошибся. Этот праздник достаточно хорошо известен всем этническим группам осетин, с той лишь разницей, что есть разночтения в названии и сроках праздника. В частности, в селах Тапан-Дигори этот праздник известен как Сослани кувд, во время которого в прежние времена молились о хорошей погоде на период жатвы, К этому следует добавить, что небесная радуга, как посредник между дождем и хорошей погодой, известна западным осетинам под названием Сослани æндурæ – «лук Сослана».
Во время праздника в других местах Осетии молились о благополучии урожая и хорошей погоде, чтобы не было ливней, града и других стихийных явлений. Иными словами, данный праздник – типичный из цикла охранительных ритуалов урожая в преддверии и момент сбора урожая. Считалось, что работать в этот день – значит, вызвать гнев небесных сил и поставить под угрозу срыва все предшествующие хозяйственные работы.
По всей вероятности, праздники Фæлвæрайы куывди Фыдыуани были тесно связаны как торжества аграрно-скотоводческого хозяйства горцев. По материалам Л.А. Чибирова, в ряде мест отрезок времени празднования в честь Иоанна Крестителя назывался фосæлвынæн – «время стрижки овец» (8, с. 198). В этой связи напомню, что именно после очередных торжеств, посвященных Фæлвæра, начиналась осенняя стрижка овец.
Спустя пять недель после 28 августа, или три недели после праздника Фыдыуани, наступал праздник Фæззæджы Тутыр / Тутыры æхсæв. В этот вечер в жертву приносили своеобразную подать (хъалон) патрону волков. Для этого специально откармливали козла, которого так и называли - Тутыры цæу / Нæфæтчиаг цæу. Второе название свидетельствовало о том, что, согласно ритуальным нормам, мясо жертвенного животного поедали только в кругу семьи.
По свидетельству Б. Каргиева, данное жертвоприношение сводилось к единой цели: чтобы волки, или как их табуированно называли в этот день «собаки Тутыра», не губили хозяйскую скотину. С той же магической целью праздничную пищу надо было есть только в кругу семьи, особенно мясо. В противном случае считалось, что волки непременно съедят что-то из домашней живности(13,1988, № 2, с. 113).
Через неделю после этого праздника в конце первой декады октября в ночь с воскресенья на понедельник в некоторых районах Осетии отмечали праздник Ичъына / Икъина. В свое время В. Ф. Миллер опубликовал легенду, связанную с этим святилищем и его праздником. Любопытно, что в ней повествуется об ангеле, прилетевшем в Уаллагком близ с. Дунта из «русской земли». Этот факт наталкивает на какую-то связь с христианством, так как в данном случае понятия «русский / христианский» являются синонимами.
Как показали разыскания В. И. Абаева, «Ичъына – название календарного осеннего праздника, название его христианское и восходит к греческому ЕΣКAINIA / обновление. Так назывался в христианской церкви праздник освящения храма. В осетинский вошло через грузинское посредство, где оно не только известно в церковной лексике, но и послужило для названия «энк"эниствэ – сентябрь месяц»» (5, т. 1, с. 542-543).
В Уалладжиркоме праздник Ичъына отмечали у святилища Мигьдау – «Божество туч» у с. Цамад. Оно считалось наиболее древним из всех местных святынь. По этнологическим записям Е. Е. Бараковой, сделанным в 1938 году и хранящимся в фондах СОИГСИ, «день Миг"дау отмечали в праздник Ич"ина, который бывает спустя месяц после Фыдыуани, в воскресенье. Это было святилище рода Кусагон (Хъусагонтæ). Миг"дау был таким святилищем, где примиряли кровников. Они надламывали свои стрелы и оставляли их в святилище как знак примирения» (3, истор., ф. 4, д. 64, л. 9).
Такая связь этих двух праздников мне представляется неслучайной. По времени празднования Ичъына совпадает с христианским торжеством – Покрова Пресвятой Богородицы. В этот день, 14 октября (1.10 ст. ст.), весь православный мир чтит великое чудо небесное – Покров и спасение верующих от физического уничтожения врагами. Грузинская церковь также празднует этот день в честь Хитона Господня и Столпа Животворящего.
С другой стороны, святилище Мигьдауы дзуар - очень древняя и высокопочитаемая святыня. Она несет в своем имени власть над атмосферными явлениями – небесными водами, туманом, тучами, покрывающими землю (5, т.11, с. 117). Праздник Ичъына - Покров поэтому и отмечали у стен этой святыни, которая помимо всего была гарантом примирения враждующих сторон. В перечисленных фактах мне видится некая внутренняя связь обрядности официального и народного христианства.
Указанный период известен как время празднования Хуыцауы дзуар. Выше уже говорилось, что в Куртатии его отмечают в пасхальную неделю, в соседней Тагаурии - в конце июля. Неоднократно цитируемый знаток народного быта осетин Б. Т. Гатиев писал об этом так: «Имя этого святого мы упоминали в молитве, читаемой при бракосочетаниях. Хуыцауы дзуар почитается преимущественно горскими жителями, поставившими в честь его молельные дома, похожие на часовни, но без окон и образов. Самый праздник отправляется осенью, в то время, которое у осетин называется ичына».
Далее он сообщал, что в этот день у стен святилища в жертву приносится столько козлов или баранов, сколько в году родилось детей обоих полов и сколько дочерей было выдано замуж. Праздник этот отмечался только членами общины без посторонних. Мужчины у святыни молились над этими жертвоприношениями: «О Хуцауы дзуар! Сегодня день твой, и в честь тебя мы скормили и зарезали вот этих животных, которых, молим тебя, прими с любовью так, чтобы они равнялись с теми жертвами, которые приносятся людьми, благо угодившими тебе. Эти жертвы суть твой калон (хъалон. - В. У.), и мы ежегодно приносим их тебе, призри же на них правым своим оком, отвратив левый. О Хуцауы дзуар! Мы чаяли от тебя милости, и ты нам ее пошли, умножая, умножь потомство наше мальчиками» (10,III , с. 181).
Интересно отметить, что этот праздник отмечали и женщины, причем отдельно от мужчин. Якобы этот святой «повелел праздновать день свой и женщинам, которые, расположившись неподалеку от мужчин по старшинству лет, выбирают из среды себя распорядительниц». Этот праздник назывался Устыты куывд / Остæлти кувд. Естественно, возникает вопрос, чем женское празднество отличалось от мужского. «Отличие женской молитвы от прочих состоит в том, что перечисленные в ней святые именуются не настоящими именами, а произвольными». Происходит это потому, что все имена мужских божеств табуированы для женщин, которые могут открыто называть лишь Аларды, Бынатыхицау и Хуыцауы дзуар.
Именно эти праздники в народном календаре носят оттенок феминизации. Вероятно, что факт функциональной направленности рассматриваемого праздника – покровительство на свадьбах и выраженный культ природного плодородия – обозначили его женское почитание. В связи с этим отмечу еще одну отличительную черту женских торжеств. В статье 1887 года анонимный автор писал: «Отличие мужских праздников от женских заключается в том, что первые празднуются исключительно мужчинами и часто сопровождаются принесением кpoвныx жертв, а вторые празднуются исключительно женщинами, и кровные жертвы уже не имеют места, их заменяют, если можно так выразиться, молочные... у женщин они заменяются сыром и молоком» (10, I, с. 239).
По своему характеру к указанным датам тесно примыкает празднество в честь Татартуп. В календаре Елбасдуко Гутнова на 1925 год оно помечено в первое воскресенье октября вслед за Ичъына. В анонимной заметке, опубликованной в 1885 году в газете «Терские ведомости», речь идет о точной дате – 6 октября. Все эти даты приведены по старому стилю. Следовательно, в 1992 году праздник отмечался 18 октября.
По материалам В.Ф. Миллера, в женский праздник Остæлти кувд приносят молитвы в честь Будури изæд – покровителя полей. В осетинской народной поэзии Тæтæртуп выступает как покровитель всей равнинной Осетии. Эта святыня известна как место, куда ежегодно направляются души особых людей во время их транса (куырысдзау / буркудзау) за горстью хлебных зерен.
По оценке дореволюционных очевидцев, это был очень популярный и веселый праздник... «Святой Татартуп считается покровителем странствующих и работающих в поле, а главное, от него, по местному поверью, зависит ежегодный урожай, почему в тостах, провозглашаемых стариками, везде говорится о послании урожая в настоящем году» (10, 11, с. 60). Празднество обычно происходило в лесу, недалеко от развалин Татартупского минарета. Группами представителей от самостоятельных домовладений и фамилий располагались празднующие паломники. Основное торжество проходило выше по склону, рядом с большой пещерой. Празднование с песнями и танцами продолжалось весь день и ночь. Рано утром молодые люди от каждой семьи поднимались на вершину лесистой горы, где каждый в пожертвование святому вносил свою лепту деньгами, и из собранной суммы на следующий год вновь устраивали такое же торжество.
Праздник, посвященный этому божеству, в других местах Осетии был известен под названием Хорысæрты куывд. Судя по названию, в жертву приносились первые зерна созревшего и частично собранного урожая. Фактически он завершал активный цикл земледельческих работ.
В 1887 году в статье некоего В. Х. «Кое-что о дигорцах» отмечен любопытный ритуал на осеннем празднике в честь покровителя урожая Хуарелдара: «В самый день праздника каждая семья собирается в своем доме и молится богу урожая, после молитвы хозяйка набирает в маленькую деревянную чашку различных зерен и ходит взад и вперед от сенец до кухни, приговаривая: «Хуар-хуар! Хуар – медсæгмæ, золкъæ, мистæ – æндæмæ! – Бог, бог урожая, пошли больше всякого хлеба в дом, а червей и грызунов изгони». Затем все садятся за стол, едят и пьют» (10,1, с. 240).
Подобный магический ритуал, но с солодовыми пирожками, совершали и после пахоты. В иронской среде он назывался 3улчъыты бон – «День червей», а в дигорском – Бугьæгалæн сабат – «Суббота выбрасывания мусора». Естественно предполагать прямую направленность этих действ при посеве и после сбора урожая. Они должны были уберечь посаженные и собранные зерновые культуры от грызунов и вредителей.
В середине ноября в ряде мест горной Осетии устраивали поминальное торжество, которое называлось Сагæйтты æхсæв / Æхсирфæфтауæн. В семьях, закончивших уборку, в четверг вечером готовили угощение, посвящаемое покойникам. По словам Б. Каргиева, все обращались к небесным покровителям, чтобы покойники на том свете закончили свои оменние работы и более не беспокоили сельскохозяйственный инвентарь, связанный с уборкой зерна и заготовкой сена – «Кувгæ дæр скæнынц фæззæджы дзуæрттæн, цæмæй сæ мæрдтæ ныууадзой сæ фæззæджы кусæндзаумæттæ: цæвджытæ, æхсырфытæ, сагæйттæ, халамæрзæнтæ æмæ æндæртæ, цæмæй уыцы кусæнгæрзтæй дарддæр мауал тухæн кæной мæрдты бæсты» (13, 1988, №2, с. 113).
Нет сомнения, что этот праздник возник во времена, когда жизнь на земле представлялась преддверием реальной вечной жизни на небе. И, тем не менее, этот поминальный праздник продолжил свое бытование до первой трети нашего столетия. Вслед за ним шел еще один семейный праздник. В воскресенье за неделю до торжественных дней в честь Уастырджи осетины отмечали праздник Зыгуымон. В самом названии, происходящем от зыгуым / зугум «мякина», содержится своеобразный намек. Считалось, что к этому дню все сельскохозяйственные работы закончены (5, т. VI, с. 318).
В воскресенье предпоследней недели ноября все осетины от Цхинвала на юге до Моздока на севере Осетии отмечают праздник в честь Уастырджи. От четко фиксированного праздника Майрæмыкуадзæн эти праздничные дни отделяет двенадцать недель. Масштабы и значимость этого праздника в традиционном быту осетин трудно преувеличить. Еще бы, ведь он посвящен популярному божеству Уастырджи / Уасгерги.
Как и многие осетинские божества, связанные с христианским культурным миром, в его имени имеется слог уац / уас. В оценке В. Ф. Миллера, «вторая часть имени этого популярного святого есть, несомненно, искажение имени Гиорги, первая часть та же, что в имени Уацилла. Св. Георгий представляется покровителем мужчин, всадником на чудном белом коне. Уастырджи считается бичом воров, мошенников, клятвопреступников, убийц и покровителем честных людей и домашних животных. Имя его часто произносится в клятвах и богословиях. Про него ходит в Осетии много легенд... К поздней осени относится праздник Уастырджи. Обычные кувды, жертва и пирушка совершаются около молельни Уастырджи, которую аул строит на возвышенном месте, откуда Уастырджи может удобно наблюдать за людьми и скотом.
Отобедав, богомольцы садятся на лошадей и, объехав на них вокруг молельни со словами: «Уастырджи, соблюди нас и лошадей наших», – возвращаются в аул. В ауле молодежь долго поет песни Уастырджи: «Ух! Св. Георгий! Да съедим мы твои болезни! Окажи помощь вот этому дому, умножь скот его и хлеба» и т.п. Пение и посещение отдельных саклей продолжается до утра» (7, II, с. 242, 288).
К дням этого святого все сельскохозяйственные работы были закончены и народ весело распоряжался плодами своего труда. Говорю это потому, что праздник не ограничивался одним днем, а охватывал целую неделю. В воскресенье, в ночь накануне праздничного понедельника, в некоторых семьях приносили в жертву специально откормленного быка, отчего этот день называется Галæргæвдæн хуыцаубон / Xyыцayæxcæв. Наиболее почетной считалась ночь на вторник праздничной недели. Она называлась Уастырджийы æхсæв, и в ту ночь устраивалось обязательное жертвоприношение и моление специально сваренным к празднику пивом. Старались почетные части ритуальной пищи освятить у стен соответствующего святилища. Днем во вторник устраивались общинное моление и общественная трапеза по общепринятым нормам, о которых речь будет идти в следующей главе. Мясо жертвенного быка распределялось по всем семьям участников этой ритуальной трапезы. Ровно через неделю устраивали проводы праздника, известные под названием Уастырджийы фæдзæхсæн.
В ряде мест празднование растягивалось еще на неделю. Особенно широко его отмечали в Куртатии, у стен средневековой христианской церквушки Дзывгъисы дзуар. Празднества здесь проходили с таким размахом, что, по оценкам очевидца Б. Каргиева, только в танцах принимало участие по меньшей мере 300-400 человек. Столько же людей наблюдало за танцами молодежи со стороны. В конных состязаниях и джигитовке здесь, на поляне Дзуарварс, участвовало по скромным подсчетам до 200-300 всадников. Здесь же можно было видеть вплоть до 30-х годов XIX столетия народно-драматические представления ряженых. Одним словом, размах праздника был нартовский. О святилище и празднике при нем мной опубликована статья, что позволяет не останавливаться на этом сюжете (17, с. 139-160).
Внимание читателей хочу привлечь к другому аспекту данной темы. Как показали изыскания В. Ф. Миллера и В. И. Абаева, название Уастырджи / Уасгерги есть приспособленное к нормам осетинского языка имя св. Георгия, вошедшее в аланско-осетинскую среду в период раннего знакомства и принятия христианства, произошедшего до первой четверти Х века. Однако хорошо известно, что в христианской церкви, в частности греческой и русской, день св. Георгия ежегодно отмечается 6 мая (23.4 ст. ст.). В Осетии эта дата практически была неизвестна. Такое несовпадение дат дало основу для сомнений о единстве этого осетинского божества с христианством.
Представляется, что в этой связи надо вспомнить еще один достаточно древний канал христианской информации в Осетию, а именно: соседнюю Грузию. Этот факт необходимо иметь в виду, ибо праздник в честь Уастырджи именуется осетинами Джеоргуыба / Геуæргоба - названием, производным от грузинского Горгоба. Праздник в честь св. Георгия в Грузии отмечают дважды: первый раз весной вместе со всем православным миром, а второй раз – 23 ноября (10.11 ст. ст.). Этот праздник в память колесования великомученика Георгия отмечается только грузинской церковью. В это время осетины отмечают торжества во имя самого популярного божества Уастырджи. Следовательно, в нашем распоряжении оказывается праздничная дата, популярная в одном из древнейших оплотов кавказского христианства.
Чтобы разобраться во всем этом, необходимо вспомнить сюжеты из агиографической литературы о деяниях святого великомученика Георгия Победоносца. Георгий был известный воин, служивший при римском императоре Диоклетиане. Он принял христианство, и за веру был долго мучим. Отважного 30-летнего воина колесовали, он был привязан к деревянному колесу и крутим над доской с железными остриями. Но силы небесные не дали погибнуть ему. Многочисленные мучения святого Георгия умножали число христиан. В израненном состоянии он дожил до 23 апреля следующего 303 года и был казнен по приказу Диоклетиана через усекновение главы. В 324 году молодая римлянка Нина из Каппадокии, землячка и по отцу родственница св. Георгия, после чудесного сна и благословения ангелом небесным, стала миссионером.
Благодаря проповедям святой равноапостольной Нины народы Кавказа, и в первую очередь иберы и аланы, были приобщены к учению Христа. В своих проповедях она упоминала имя своего родственника и вводила среди новообращенных праздник памяти дня колесования св. Георгия. Событие это относилось к 10 ноября по юлианскому календарю, а по новому стилю – к 23 ноября. Таким образом, день памяти св. великомученика Георгия Победоносца, или по-грузински Горгоба, празднуется с IV века н.э. Святая Нина вела свои проповеди и среди алан, древнейших и ближайших соседей иберов. Все это способствовало, правда, значительно позже IV века, распространению этого праздника среди алан-осетин под названием Джеоргуыба / Геуæргоба. Иначе говоря, мы имеем дело с чисто кавказским христианским праздником. В греческой и русской церкви отмечается не день колесования, а день смерти и отшествия к Небесному Воинству – 23 апреля по старому и 6 мая по новому стилю.
Естественно, что такой разнобой требовал какого-то объяснения, и оно не замедлило появиться. В работе грузинского библиофила Захария Чичинадзе «История Осетии по грузинским источникам» (Тифлис, 1913) приведена легенда. В ней отразилось народное истолкование этого факта. Якобы осетин выпросил у св. Георгия право отмечать праздник в его честь не весной, а осенью. Мотивировалось все тем, что во славу Уастырджи он хотел принести в жертву откормленного барана, а не только что родившегося ягненка. Надо полагать, что просьба эта была удовлетворена.
Фактически осеннее празднество в честь Уастырджи является своеобразным заговением на Рождественский пост (с 28 ноября по 6 января), когда последний раз разрешается вкушать скоромную пищу перед постом. В этой связи напомню, что, по народному календарю, часть осетин постилась две недели перед Рождеством. Нет сомнения, что эти две недели говения являются отра¬жением упоминаемого христианского поста. Данный факт является еще одним свидетельством знакомства осетин и их предков с догматами христианства. Причем, как можно судить, очень ранним.
В этой связи нельзя не отметить интересный факт взаимосплетения раннего христианства с традиционными верованиями. Хорошо известно, что христи¬анизация не проходила столь быстро и гладко, как это изображается в учебниках. Сложившаяся система представлений и навыков мышления способствовала сохранению в облике христианских святых черт, принадлежавших языческим божествам. «В результате утвердилась церковная обрядность, в принципе враждебная язычеству и, с точки зрения богословов, не имевшая ничего общего со старыми народными обычаями, а на деле частично компенсировавшая вчерашних язычников, которые, не вникая в высший трансцендентальный смысл христианской литургии, вряд ли доступной их разумению, видели в ней комплекс ритуалов, отчасти удовлетворявших их религиозно-практические нужды. Но лишь отчасти, ибо возлияния и жертвы идолам и до крещения ни в коей мере не исчерпывали средств, при помощи которых человек в аграрном обществе старается обеспечить свое благополучие и безопасность» (18, с. 48).
Данная мысль известного исследователя культуры А.Я. Гуревича как нельзя лучше объясняет тесное переплетение праздников традиционного осетинского календаря с христианскими праздниками. Собственно, по-другому и не могло быть, ведь наши далекие предки были знакомы с христианством с VI века.