К.Г.Юнг как-то заметил, что в большинстве своих сюжетных узлов традиционный орнамент связан с порождающей зоной мира – с Богиней-матерью, поэтому-то хранителями орнаментальной традиции у большинства народов и являются женщины. За прошедшие тысячелетия образ Богини покинул активное религиозное поле, переместившись в декоративные сюжеты традиционного орнамента, но при этом не затерялся в нем. Внимательный читатель легко обнаружит аналогию между вышеприведенными изображениями североиранских крылатых и змееногих Богинь с антропоморфными фигурками из осетинского орнамента. Приобретя достаточную условность, орнаментальные фигурки сохранили при этом основную структурную символику священного образа Богини-матери. Почти во всех орнаментальных изображениях присутствуют хорошо проявленные крылатые руки, змеевидные ноги и ромбообразная голова. Иногда крылья и змеевидные ноги заменяются родственными по изобразительной семантике растениевидными формами, что не только не нарушает, а во многом дополняет древний образ. Ромбовидность головы – архаичный признак женского божества. Ромб отображает горизонтальную проекцию положения Богини в модели мира, отмечая ее местонахождение в Священном центре. В иных орнаментальных изображениях Богини явственно проявляется ее связь с Древом посредством изображения вместо головы трилистника, и здесь же обнаруживается знакомый нам по золотой пластинке из Комарова равнобедренный треугольник, но в поздней орнаментальной традиции он может нести уже иное обозначение, например - женское платье.
Основным узлом в орнаментальных композициях Аминат Чехоевой постоянно выступает антропоморфная фигурка древней Богини, наделенная и змеевидными (а иногда и земноводными), и растениевидными чертами. Антропоморфные фигурки носят в осетинском орнаменте название «чиндз» (невеста, кукла). С одной стороны, нас должно радовать само наличие женского образа в композиции орнамента, с другой, как-то озадачивает переход этой древнейшей культовой формы из области священного в бытовую (детскую) символику. Это семантическое несоответствие побуждает нас более внимательно присмотреться к образу куклы в традиционной осетинской культуре.
Давно известно, что детские тряпичные куклы-игрушки восходят по своей семантике к культовым чучелам. Подобные куклы имели условное обозначение лица в виде крестообразной обмотки головы (ромб, квадрат) нитками черного или красного цвета, что придавало кукле не только мистическую безликость, но, как мы уже отмечали, обозначало ее местобытие – центр мира. Как справедливо заметил В.С. Уарзиати: «Идущая из глубины веков метафора былой функции куклы как апотропейного предмета спорадически сохранилась в образчике женского божества».
К новогоднему осетинскому застолью выпекались символические фигурные печенья. Их антропоморфные формы предназначались для девочек, а зооморфные – для мальчиков, что проявляло реминисценцию архаического культа плодородия и размножения, и связанного с ним жертвенного приношения. Разнообразные фигурки-куклы должны были способствовать благополучию домочадцев. Через них человек пытался магически воздействовать на природу. Само поедание выпеченных фигурок расценивалось как акт приобщения к тем силам и потенциям, которые приписывались съеденным образам.
Но выпеченные фигурки-куклы не съедались сразу же, с ними еще играли определенное время, вплоть до праздника «Доныскъæфæн» (водочерпие), который отмечался на шестой день после Нового года. Праздник посвящался сговариванию женщин с божеством воды, т.е. был посвящен пробуждению воды, как ипостаси Матери-земли. Еще в сумерках представительницы от каждой фамилии, соблюдая полную тишину, отправлялись за водой. Набранная в это утро вода почиталась святой весь год. Воде посвящали куски сыра, комочки жира, солод, хлебные зерна и головы от обрядовых фигурок, туловища которых поедали дети.
Кукла играла важную культовую роль и в свадебной обрядности осетин, ее дарили как пожелание счастья и потомства. Выходя замуж, многие осетинки брали с собой любимых кукол и сохраняли их определенное время уже будучи молодухами, передавая в дальнейшем своим дочерям. Это отношение к кукле позволяет увидеть в общении с ней отголоски былых культов почитания женского божества.
Также в осетинской этнокультуре сохранилась информация о так называемой «дождевой кукле», ряженье которой связывалось с обрядом вызывания дождя. Кукла представляла собой манекен, основой которому служила метла или лопата для зерна. Подобную обрядовую куклу изготовляли и таджики верховий Вахша, в этногенезе которых активно участвовали североиранские культурные парадигмы. На метлу или деревянную лопатку надевали женское платье, а на голову повязывали платок, представляя куклу старухой, называемой ашаглон, и затем сажали на козленка, возя по дворам селения. В Осетии куклу иногда заменяли живой лягушкой, которую одевали в маленький, с богатой вышивкой костюмчик (иногда в семь разноцветных платьиц – символ мироздания), пришитый к маленькой подушке (квадрат). Затем этот образ несли с пением моления о дожде к реке и бросали в воду. Предпочтение в одеянии обрядовых кукол отдавалось белому и красному цвету ткани.
Как мы видим, наименование антропоморфных фигурок в осетинском орнаменте «куклой» было неслучайно. Оно не связывало изображение с детским миром, а напрямую подводило его к древнему культу Богини-матери, образ которой и символизировала кукла. Беглый структурный обзор осетинского орнамента выявляет в нем преобладание антропоморфных символов образа Богини-матери над всеми остальными. Как мы уже отмечали, в своем большинстве голова этого символа изображается вертикальным ромбом. Исследователи давно и убедительно доказали на археологическом материале древнее значение ромбических фигур как символов плодородия. Ромб во многих культурах мог означать землю, растение и женщину одновременно, но в нашем случае он несет в себе еще и четырехугольник – центрическую идею местопребывания Богини. За простейшими геометрическими формами иногда скрывается весьма богатое содержание, целый мир ярких образов, хотя порой трудность сравнительного анализа в орнаменте проявляется в том, что простейшие мотивы могут оказаться не только первичными, но и позднейшими, представляющими собой результат распада или упрощения более сложных орнаментальных форм. Как мы уже показали, чтобы убедиться в первичности такого рода мотивов, необходимо исследовать их в историческом развитии, привлекая для этой цели имеющиеся археологические, этнографические и другие источники.
В орнаментальных сюжетах Аминат Чехоевой, симметричных по композиции, центр часто обозначен ромбом, от которого вверх и вниз отходят ясно читаемые фигурки змееногой Богини. Выполненные в округлой пластике, эти орнаментальные розетки имеют четкое четверичное и восьмеричное деление по диагонали, что только поддерживает идею ромба как горизонтального центра мира. Визуальная раздвоенность божественных тел из этого центра может отображать только знакомую нам циклическую идею двух миров, жизни и смерти, как неизменных частей вечного кругооборота мироздания. Иногда на концах крылатых рук божественных персонажей орнамента можно увидеть головки коней, символику которых мы поясним ниже.
Продолжение следует.
Валерий Цагараев,
Искусство и время, Издательство «Ир», Владикавказ, 2003 г.
