Северный Кавказ продолжает быть, по-видимому, наиболее проблемным регионом Российской Федерации, прежде всего из-за нарастающей борьбы с терроризмом(1).
Сейчас уже стало очевидно, что силовые методы, при всей их необходимости, не решают проблемы общественно-политической стабилизации. Не является спасением и заявленная центром под А. Хлопонина масштабная программа социально-экономического развития региона (при имеющемся порядке вещей из выделяемых 600 млрд рублей не менее 100 млрд уйдёт непосредственно к террористам: ведь ни для кого – кроме, может быть, иных экспертов «высокого полёта» – не секрет, что боевикам платят многие, если не большинство, чиновников и бизнесменов в Дагестане, Ингушетии, Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии…(2)).
Жизнь, таким образом, неотвратимо заставляет признать правоту тех, кто говорит о необходимости прежде всего идеологического противодействия «сетевой войне» против России на Северном Кавказе. Симптоматично, что первыми об этом заговорили люди, непосредственно ведущие борьбу со злом терроризма. Так, руководитель Следственного комитета РФ А. Бастрыкин подчёркивает: «Однозначно поддерживая стратегию социально-экономического развития Северного Кавказа, считаю, что этих мер недостаточно. С моей точки зрения, надо продумать систему идеологического воздействия на эту проблему. (…) Вот этой темой никто, к сожалению, у нас не занимается»(3). Т. Мамсуров высказался более жёстко: «Ну и, конечно, когда нет никакой идеологии, это абсурд. Когда нет никакой идеологии, это значит, любая есть. А должна быть нормальная идеология в стране»(4). Директор ФСБ А. Бортников, выступая в качестве председателя Национального антитеррористического комитета, подчеркнул необходимость «устранения предпосылок в распространению террористической и экстремистской идеологии (…) выиграть идеологическое противоборство с радикалами и экстремистами»(5). Наконец, особое внимание уделил вопросам идеологии политический тяжеловес Е. Примаков в своём докладе в «Меркурий-клубе» накануне старого Нового года. Президент Торгово-промышленной палаты РФ, академик РАН заявил о крайней необходимости создания идеологической надстройки над обществом, в связи с чем, по его мнению, идеологическая работа «Единой России» приобретает первостепенное значение.
Действительно, прошедшие два десятилетия «деидеологизации» со всей убедительностью показали разрушительность для России государственной идеологии (конституционно закреплённой), по которой не должно быть никакой государственной идеологии. Сей парадокс, замечу, мало осознаётся на уровне массового сознания, а среди специалистов, в общем-то, по сей день предстаёт «фигурой умолчания»(6).
Между тем в правящих кругах России, по-видимому, уже пробил себе дорогу интерес формирования дееспособной идеологии, призванной обслуживать не только и не столько текущие цели группировки, находящейся у власти, сколько стратегическую задачу инновационной модернизации страны как объекта властвования и тем самым обеспечение политически и исторически длительных интересов самой властной группировки. Указанное выступление Е. Примакова в этом отношении является, безусловно, знаковым, и не случайно большое внимание в нём было уделено анализу провозглашённой партией «Единая Россия» идеологии «российского консерватизма». Сам Евгений Максимович выдвинул семь т. наз. «антитезисов», представляющих собой в этом ракурсе именно идеологические вехи(7).
В руководстве, в экспертном сообществе, в интеллигенции Осетии пристально наблюдают за изменениями идеологических установок российской власти по работе государства на Северном Кавказе, а также, естественно, на югоосетинском направлении. По Северному Кавказу остаётся ощущение глубокой недостаточности, хотя признаётся движение в целом в правильном направлении. Что касается нашей Республики, то после её признания Россией обозначаются крутые зигзаги, или даже ошибки, граничащие с выводами о принципиальных изменениях российской политики здесь(8).
Так, политико-ментальной «несущей конструкцией» югоосетинского общества является институт Президента. Имя Э. Кокойты на сегодня является не просто именем действующего – и уходящего с поста в ноябре 2011 года – Президента, но символом победы осетин в грузино-(юго)осетинском противоборстве, победы в августе 2008 года, победы в борьбе за признание дерзко провозглашённой 20 сентября 1990 года Республики. Поэтому закономерно, что именно на нём сейчас сосредоточены массированные усилия по дискредитации его не просто как политика и руководителя, но именно как человека. В отличие от Армии и Церкви, где ситуация почти проиграна, Президента сломить не удаётся, хотя под непрерывным сильным давлением его рейтинг существенно понизился. Политический нажим на действующего Президента мы с этой точки зрения вправе оценить как продолжение августовской геноцидной агрессии 2008 г. другими средствами. С именем Э. Кокойты самим порядком вещей навсегда связано историческое достижение осетинского народа: создание собственного признанного государства, впервые после татаро-монгольского разгрома Алании в XIII в. Главной целью дискредитационной деятельности, исходящей из России, является не просто лишение власти Э. Кокойты – в данном дискурсе это частность, уже не имеющая большого значения: целью ставится его моральное уничижение. Очевидно решительное намерение выкорчевать всякое уважение к нему в народе, втоптать в грязь его имя. Борьба вокруг Э. Кокойты, борьба за и против него, таким образом, заведомо выходит за пределы предвыборной борьбы 2011 г., равно как выходит за пределы и политической борьбы как таковой, поднимаясь в метаполитическое пространство непримиримой схватки символов, концептов, принципов, идей. Эта борьба не закончится с президентскими выборами. Более того, по нашему мнению, очевидно, что она выходит и далеко за пределы его жизни.
В Южной Осетии вызывает недоумение то, каким образом Россия позиционируется по указанным трём «опорным точкам» югоосетинской политики. Давно известно, что югоосетинский фактор неотъемлемо влияет на процессы в Северной Осетии, а также на другие республики Северного Кавказа (что наглядно подтвердила война в августе 2008 года). Так почему же после принципиально верных решений о вводе войск для спасения южных осетин и признания Республики Южная Осетия сейчас наблюдаются такие странности?
Между тем югоосетинский опыт, полученный крайне дорогой ценой, однозначно указывает на необходимость принципиального изменения российской политики на Северном Кавказе, равно как и на необходимость жёстко последовательного продолжения политики в отношении Южной Осетии (соответственно Грузии и Южного Кавказа в целом). Если коротко резюмировать соображения, отражающие мнение большинства югоосетинского экспертно-аналитического сообщества, то выглядят они следующим образом:
1. Победа над разрушителями российской государственности на Северном Кавказе никоим образом невозможна при отсутствии ясной, доступной всем кавказцам идеологии российской идентичности. Это обязывает государство не просто твердить мантру «российскости» для обывателя (в том числе северокавказского), но сформулировать её в системно-развёрнутом виде с включёнными в неё механизмами реализации в общественном сознании, с апелляцией и к высшим (духовным) мотивациям, и к житейской прозе жизни, т. е. личностным интересам рационально мыслящего большинства. Необходимо тщательно проанализировать причину сбоев в реализации мероприятий комплексного плана информационного противодействия терроризму на 2008 – 2012 годы, добиться резкого повышения эффективности этой работы.
2. Для победы в борьбе против террористической активности на Северном Кавказе и решения насущных социально-экономических задач региона необходимы не только административные и кадровые изменения (создание федерального округа в новых граница и назначение Хлопонина), но изменение политического режима, режима осуществления власти в регионе. Ведь ясно, что существующий порядок управления не справляется, ситуация по отдельным республикам либо сползает к масштабным боестолкновениям, либо находится в состоянии напряжённого примерного равновесия противоборствующих сил. При этом сильная власть центра предполагает и сильную (реальную) демократизацию принятия решений на местах – то, что настойчиво предлагает Российский конгресс народов Кавказа в качестве одной из абсолютно необходимых мер.
3. Южная Осетия в этом контексте предстаёт и продолжает быть резонансным камертоном российской политики, сохраняя свою роль перейдённого Россией в августе 2008 года Рубикона. Малейшая слабость российской политики на югоосетинском направлении будет расцениваться на Северном Кавказе как сигнал из центра дружественных сепаратистам сил к активности. Ситуация с югоосетинской армией, с православной епархией, с массированной клеветой на Президента Э. Кокойты однозначно воспринимается на Кавказе как проявления безволия московского центра. Так же воспринимаются и хорошо слышимые разговоры о том, что с признанием РЮО «поторопились», «ошибочка вышла»… Следовательно, надо энергично решать эти проблемы, неуклонно сокращая политическое пространство антироссийской деятельности.
Представляется весьма целесообразным проведение в текущем году в Республике Южная Осетия одной – двух крупных международных конференций(9) с тематически чётко очерченными направлениями экспертных сообщений и высоким уровнем научного представительства, и с обязательным обеспечением конкретного научно-практического результата.
Коста Дзугаев
Государственный советник Президента РЮО
(1)Очередной террористический акт 9 сентября 2010 г. в Северной Осетии (19 погибших, 138 раненых) вызвал резкий протест в обществе, состоялись митинги с требованиями немедленной отставки руководства республики, не способного обеспечить безопасность гражданам, закрыть границу с Ингушетией; 14 сентября масса осетинской молодёжи пошла на посёлок Карца, населённый ингушами, и с трудом была остановлена у околицы силами МВД и ФСБ. Глава Северной Осетии Таймураз Мамсуров, которому уже не до политкорректности, вынужден был заявить об этом прямым текстом: «Это война. А на войне, как на войне». Т. Мамсуров сказал, что «Осетия очень сильно мешает» тем, кто хочет отделить Кавказ от России, и предрёк десятилетие тяжёлой борьбы с бандподпольем. Он обратил внимание на то, как целенаправленно было предложены доказательства «ингушского следа» теракта: «Иногда кажется всё настолько очевидным, что не исключено, что нас хотят в заблуждение ввести. (…) После каждой трагедии появляются такие моральные уроды, которые не могут нарадоваться, что наконец-то это произошло, и кричат: вперёд, на баррикады» (Алленова О. «Это война. А на войне, как на войне». Глава Северной Осетии Таймураз Мамсуров о том, почему на Кавказе происходят теракты // Коммерсантъ. 27.09.2010, перепечатана в газете «Северная Осетия» 29.09.2010).
И. о. Следственного комитета РФ А. Бастрыкин в интервью радио «Эхо Москвы» 11 октября 2010 г. заявил, что «на Северном Кавказе идёт едва ли не война: органы внутренних дел в северокавказских республиках – в Дагестане, в Ингушетии, в Кабардино-Балкарии и Чеченской Республике – ежедневно несут потери до 5 – 6 человек».
В прошлом году на Северном Кавказе в ходе этой необъявленной войны (по данным информагентства «Кавказский узел») было убито 754 человек, ещё 956 ранены; из убитых 349 боевиков, 225 правоохранителей и 180 мирных жителей. При этом в предыдущие годы на одного убитого силовика приходилось около трёх убитых боевиков, т. е. статистика меняется не в пользу государства; кроме того, в 2009 г. погибших силовиков было 230 человек (Умиротворение на Северном Кавказе так и не наступило // Экономическая и философская газета. № 7 февраль 2011).
По данным главкома внутренних войск Н. Рогожкина, с начала года на Северном Кавказе уничтожено около 200 участников террористического подполья («Хирургические методы» не помогают Кавказу // Северная Осетия 31. 3. 2011). Министр МВД РФ Р. Нургалиев сообщает о 146 уничтоженных членов бандгрупп (более 250 задержано) (Халидов В. Закат имарата // Северная Осетия. 30. 06. 11).
А. Дугин констатирует: «Наш экспертный Центр геополитических экспертиз занимается мониторингом этой ситуации, и мы видим, к сожалению, очень печальную тенденцию – террористическая активность только растёт». К своему пику террор должен подойти в 2012 году, к выборам президента России, и его прогноз пессимистичен: «Я считаю, что ситуацию загнали в тупик на Северном Кавказе. И я даже не вижу сейчас никакого положительного решения, когда всё упущено. Мы стоим на пороге большой кавказской войны» (Нельзя допустить большой кавказской войны // Северная Осетия. 16.10.2010).
(2)Это мнение поддерживают, например, президент международной ассоциации ветеранов «Альфы» С. Гончаров, руководитель федерального информационного центра «Аналитика и безопасность» Р. Мильченко и др.
(3)Бастрыкин А. Нужна система идеологического воздействия // Северная Осетия. 12.10. 2010.
(4)Алленова О. «Это война…» Он первым из должностных лиц его уровня резко высказался против действующего «ельцинского» моратория на смертную казнь – «я считаю, что тех, кто это делает, и тех, кто за этим стоит, надо расстреливать. Я стал сторонником смертной казни». Более того, одной из наиболее действенных мер Т. Мамсуров считает привлечение к ответственности семей, в которых выросли террористы: «Ничего жестокого и страшного в этом нет. – Корр.: Иногда родители не знают своих детей. – Знают! Должны знать и нести ответственность. Их дома должны быть конфискованы, сами они должны (…) уходить из этого населённого пункта, куда хотят. (…) Ты чего нам воспитал эту мразь? (…) Я не за преследование, я за совершенно законные, по решению суда, санкции».
Для либеральной интеллигенции столицы эти заявления, надо полагать, звучат вопиюще. Но для любого кавказца то, о чём в силу необходимости публично высказался Т. Мамсуров – давно назревшая очевидность. Победить терроризм невозможно, если в судах террористу гарантируется жизнь, а семья, где он вырос, не несёт за него ответственности.
(5)Бортников А. «Мы должны выиграть идеологическое противоборство» // Северная Осетия. 25.02.2011.
(6)В этом отношении, уверен, для заинтересованных лиц и организаций в России интересным и ценным является опыт идеологической деятельности в Республике Южная Осетия: здесь в экстремальной ситуации грузино-осетинского конфликта с огромным ускорением, авангардным образом, «на марше» были отработаны основные элементы идеологической конструкции, обеспечившей борющемуся за выживание народу историческую победу. О некоторых аспектах идеологической работы в РЮО я высказался в своей публикации: Проблемы современной идеологии и Победа 1945 года // Информационно-аналитический сборник Парламента Республики Северная Осетия – Алания. № 5 (147). Владикавказ, 2010. С. 10 – 14 (доклад на республиканской конференции 4 мая 2010 г.; в записи был показан по гостелевидению РЮО, размещён на сайте Информационно-аналитический ресурс «Иристон» http://iriston.ruo.su). Из предыдущих работ отмечу: Национальная идея и идея коммунизма // Стыр Ныхас (газета всеосетинской общественно-политической организации «Стыр Ныхас»), 1997, №1 – 2; доклад «Православие – неиспользуемый ресурс грузино-осетинского урегулирования» на «круглом столе» «Обеспечение прав человека и свободы вероисповедания в зонах конфликтов», Межпарламентская Ассамблея Православия и Комиссия по правам человека, Россия, Москва, 2005; доклад «Роль идеологии в грузино-осетинском конфликте» на Международной научной конференции «Роль идеологии в трансформационных процессах в России: общенациональный и региональный аспекты». Россия, Ростов-на-Дону, 2006; доклад «Роль идеологии в политическом процессе в Южной Осетии» на научно-практической конференции «Государственность Южной Осетии: состояние и перспективы развития». Россия, Владикавказ, 2008; Идеологическое обеспечение процесса признания Республики Южная Осетия международным сообществом // Республика Южная Осетия: признание и перспективы. Материалы 1-й международной научно-практической конференции. Цхинвал, 2009. С. 58 – 66.
(7)Семь антитезисов Евгения Примакова // Экономическая и философская газета. № 2, январь 2011.
(8)Наиболее бросающийся в глаза пример – сокращение югоосетинской армии, доказавшей свою высокую боеспособность в беспощадных боях с заведомо превосходящим противником. Необходимо отметить, что армия пользуется доверием народа, с большим отрывом опережая по этому показателю другие структуры государства, т. е. выступает одной из опор общественно-политического процесса в РЮО. По данным социологического исследования, проведённого в Южной Осетии в ходе реализации проекта «Создание многофакторной модели депривационного анализа конфликтогенного потенциала обществ в условиях структурных преобразований» (при финансовой поддержке Российского фонда фундаментальных исследований № 09-06-90362-Ю-Осет_а), вполне доверяют армии 42,5 % (правительству 15,1%, политическим партиям 5,5% и т. п.). Разрушение армии неминуемо влечёт за собой падение доверия к собственному руководству, а также и к России: почему не наоборот – почему не укрепляют союзную боевую силу, доказавшую и свою эффективность, и однозначно пророссийскую ориентацию?
В глубоком кризисе, при полном бездействии (чтобы не сказать «противодействии») РПЦ МП, находится другая опора общественной стабильности – православная югоосетинская церковь, Аланская епархия (относится к греческой православной церкви противостоящих (синод митрополита Киприана)). Православная церковь Южной Осетии пользовалась наивысшим доверием народа: ей вполне доверяют 45,2% респондентов, не вполне доверяют 17,8%, совсем не доверяют 27,4%, затруднились с ответом 6,7% (по 2,7% нет данных).
(9)Владикавказский теракт подвигнул на активность и московское экспертное сообщество. Мне довелось присутствовать на «круглом столе» «Кавказский регион: проблемы безопасности России на Кавказе», проведённом в гостинице «Золотой колос» 12 октября. Работа этого «круглого стола» была прокомментирована в газете «Северный Кавказ» сопредседателем Российского конгресса народов Кавказа (РКНК) Деньгой Халидовым (он принимал участие от Академии геополитических проблем). Первое, на что он обратил внимание – слабое представительство самих кавказцев: «Получилось, что обсуждают Кавказ без коренных жителей»; мне, к слову, так и не дали возможности выступить. Доклады, по мнению Д. Халидова, «не оставляют сомнения: выступающие изучают Северный Кавказ по Интернету (…) Кавказские проблемы обсуждают люди, которые попросту не понимают предмета», - солидаризуюсь с этим мнением, так как весьма часто и мне приходилось убеждаться в «кабинетной эрудиции» лиц, составляющих экспертные материалы по нашим проблемам. Для столь недолгой работы «круглого стола» вызывает вопросы и сам принцип совместного обсуждения проблем Южного и Северного Кавказа: всё-таки это существенно разные проблемы. Большое удивление у меня (и возмущение у Д. Халидова) вызвало упорное нежелание ряда московских экспертов признавать статистические сведения, согласно которым именно Северный Кавказ является, вопреки мифам либеральной журналистики, наиболее – на порядок! – безопасной территорией России по уголовной преступности (за исключением терроризма, естественно), продолжительность жизни здесь на десять лет дольше, а семьи распадаются в 2 – 3 раза реже.
Описываемое мероприятие, как это можно понять, является вполне типичным. Ясно, что если научно-практические рекомендации для принятия властных решений формируются вот таким способом, то ничего хорошего от московской политики в отношении Северного Кавказа ожидать не приходится. Наоборот – предложения специалистов, знающих ситуацию на месте, и написанные, извините за патетику, кровью, льющейся на Кавказе, в высоких центральных инстанциях читают редко, и ещё реже принимают к исполнению.
