Соединив наши сведения о конструкции столика, можно условно моделировать его как сочетание двух геометрических символов – круга и треугольника. В свою очередь они очень стройно вписываются в третью фигуру – прямоугольник, образуемый стенами жилища. Они не только ограничивают свое пространство, но и строго ориентированы по сторонам света. Традиционное жилище выступает как один из важных элементов микрокосма, сакральный центр которого маркировали очажный комплекс и переносной домашний жертвенник – «фынг».
Выше были отмечены парные сочетания геометрических символов и соответственно сакральных чисел. В данном случае речь идет о трех и, возможно, вызовет опасения в искусственности предложенной интерпретации. Во избежание этого сошлюсь на мнение широко известного французского этнолога и лингвиста Клода Леви-Строса, писавшего по аналогичному случаю: «Троичность и дуальность неразрывно связаны между собой, поскольку дуальность никогда не предстает как таковая, а всегда понимается как предел, к которому стремятся системы первого типа».
Если все вышеизложенное правомочно, то устойчивая в веках форма круглого столика становится понятной. За всем этим стоит глубочайшая идеологическая подоснова, которая из поколения в поколение генерировала производство конкретной формы. Высокий семиотический потенциал всего стола и каждой его составляющей способствовал тому, что данный элемент традиционного быта осетин и их далеких предков дошел до наших дней.
Реализация сакральных функций круглого столика осуществлялась через его утилитарное использование. Прием пищи, поданной на нем, автоматически включал этот вид утвари в ритуал. Пища, ее состав, приуроченность и правила приема и поведения не только сопровождают обрядовую жизнь, но и являются органической частью ритуала. Соответственно и связанная с приготовлением и потреблением пищи утварь наделяется аналогичными качествами. В этом смысле предметы и соответствующие действия – не просто вещи или нечто абстрактное, они являются непосредственной частью тех сил и целительных действий, которые они представляют.
Пища относится к числу известных нам категорий, организующих и обозначающих более широкие понятия, такие как «природа // культура». Изначально принадлежа к сфере неосвоенного, природного, она становится продуктом освоенным, культурным. В этом смысле пища является тем медиатором, который объединяет указанную оппозицию. Приготовление пищи, тех или иных кушаний и напитков предполагает изменения в первоначальном продукте путем различных кулинарно-технологических способов. Потребление их также связано с механическим расчленением и размельчением готовой еды. В этом смысле пища всегда связывалась со всеми тремя элементами комплекса «смерть – плодородие – жизнь», представлявшим один из вариантов триады «жизнь– смерть – жизнь», которая была основой мифологического мышления человека в древности. В расширенном аспекте речь касается жертвоприношения, в котором мистерия смерти, гибель путем расчленения, разъятия частей, размельчения должна вызвать состояние плодоносящего изобилия и жизненного цветения.
Идентичные мысли были высказаны советским филологом О. М. Фрейденберг еще в 30-е годы в лекциях «Введение в теорию античного фольклора». «Тотем-вещь разрывалась, разбивалась, разламывалась; происходил дележ частей и участники тем самым навеки связывались нерасторжимыми узами, какие только были до понятия о кровном родстве. Здесь, – писала она, – лежит генезис таких великих по своим последствиям для всей будущей культуры явлений, как идеи договора и обмена». С другой стороны, основная масса жертв и даров состояла из обрядовой пищи. Этот факт достаточно типичен для обычаев и ритуалов многих народов. Дарообмен и взаимное угощение находятся в тесной связи. Пища, совместная еда и пиршество были регламентированы и играли важную социокультурную роль в течение тысячелетий в ритуалах, смысл которых уже и не связан с питанием.
Следовательно, употребление поданной на столике пищи мифологическое мышление идентифицировало в качестве жертвоприношения или ритуального действия. Столик в этом смысле является жертвенником, что подтверждают и археологические раскопки, о которых речь шла выше. Через ритуал столик-жертвенник и угощение на нем в виде обрядовой пищи-жертвы интегрировал понятия макрокосма и микрокосма в одну систему. В акте жертвы и дара реализовывался принцип «du et des/даю тебе, чтобы ты дал мне». Для современного человека восприятие жертвоприношения несет в такой аттестации прагматический оттенок. Такое коммуникативное действие, как «подарок//отдарок» имело место и продолжает бытовать во многих этнокультурных системах. В повседневном быту осетин этот принцип действует и сейчас. Однако в основе отмеченного явления, вероятно, проступают и другие характеристики. «Для архаического сознания ритуал и его центральная часть – жертвоприношение связывал здесь и теперь с там и тогда и обеспечивал преемственность бытия человека в мире, выводимом из космологической схемы и оправдываемом связью с нею».
С помощью ритуала осуществлялась своеобразная проекция мифологического в повседневную жизнь. Причем прослеживается закономерность: чем сложнее ритуальные формы и разнообразней их символика, тем более частной, локальной и социально структурированной предстает его миссия; чем ритуал проще, тем более универсальна его миссия. В этом отношении обращает внимание диахронный и синхронный аспект функционирования невысоких круглых столиков в среде кочевников скифской культуры и широкое их распространение, в частности, в традиционном быту народов Кавказа. Представляется, что данный факт является показательным и свидетельствует об универсальности функций рассматриваемого столика в ритуальном контексте.
Наиболее престижной едой в ритуальном контексте и повседневном быту осетин до сих пор остаются пироги из пшеничной муки с начинкой из сыра и отварное мясо жертвенного животного, обычно барана или быка, а из напитков – пиво и арака. Подчеркивая главенствующую роль пирогов в комплексе ритуального угощения, наши информаторы особо подчеркивали, что они являются основной едой на осетинском застолье. В системах питания соседних народов Кавказа выпечка с начинкой также известна, но в качестве высокопрестижных блюд у них актуализируются другие кушания. Более того, номинации некоторых видов пирогов, например: «хычын» у таулу (балкарцы и карачаевцы), «цэкэрэгун» у кабардинцев, «хабизгини» у грузин представляют собой производные от алано-осетинских (дигорских) названий «æхчин», «цæхæрагун» и «хæбизгун».
По наличию тех или иных видов выпечки можно безошибочно определить характер застолья. Пироги с сыром (уæлибæх//æхчин) готовят всегда, независимо от причины. Ритуально-престижные трапезы, связанные с традиционной календарной или семейной обрядностью, предполагают их непременное наличие в силу их семантической значимости. Экологические условия и культурно-историческая традиция определили комплексное развитие хозяйства нынешних осетин и их далеких предков. Результатом комплексного хозяйства явилась зерново-скотоводческая модель питания. Пирог с сыром, а также пирог с рубленым мясом были его пищевым воплощением. Кулинарно-технологический код своими средствами создавал знаковую модель комплексного развития скотоводческих и земледельческих традиций.
В выпечку с картофельным пюре, шинкованной свекольной ботвой или съедобной дикорастущей зеленью, тертой тыквой для улучшения вкуса добавляют немного свежего сыра. Этот факт, нa мой взгляд, свидетельствует о «вторичности» названных видов пирогов в сравнении с вышеуказанным. Они как бы фиксируют следующий этап в кулинарии осетин, относящийся к периоду проникновения в хозяйственный быт элементов огородничества и огородных культур.
Обращает на себя внимание и то, что традиционная форма пирогов – круглая (чъири//къере), а в ряде случаев, связанных с ритуальной практикой – треугольная (æртæдзыхон //сæвсат). Напомню, что названные геометрические символы были рассмотрены выше, в связи с магией чисел. Однако здесь еще раз обращаю внимание на круг кик символ «земли», «высшего совершенства», «бесконечности» и «законченности», а треугольник – «плодоносящую силу земли», «обеспеченность», «физическую стабильность» и «преемственность». Следовательно, геометрические формы жертвенной пищи были не случайными, а выработанными в соответствии с идеями мировосприятия древних эпох. К сказанному остается добавить, что тесто для пирогов готовили из пшеничной муки, которая в быту и фольклоре осетин была издавна наделена сакральными качествами. Любопытны и материалы языкознания. Название пшеницы по-осетински «мæнæу», что в дословном переводе означает «мой злак». По оценке профессора В. И. Абаева «сращение притяжательного местоимения с названием злака напоминает – из религиозной сферы – такие образования, как Ma-Donna, Notre-Dame, и является, по-видимому, отголоском древнего культа съедобных растений».
Что касается напитков, то они также связаны с земледельческой культурой, ибо их готовили из зерна. Наиболее популярным напитком до сих пор остается пиво (бæгæны), которое специально готовят к торжественным случаям. Все ритуально-престижные трапезы начинаются именно этим напитком, известным еще легендарным нартам. Вот как об этом повествуют сказители:
Уырызмæг хъæды уыдис æмæ сырддонцъиумæ фæкомкоммæ. Сырддонцъиу, мæнæ хуымæллæггæй гага не ‘рызгъæлы, уыдонæй æртæ гагайы ахордта æмæ зæхмæ æрхауди. Цъиу мæлгæ нæ акодта, фæлæ ратул-батул кодта. Уырызмаег сæхимæ куы ‘рцыд, уæд Сатанайæн радзырдта, сырддонцъиу мæцкъорæй цы гагатæ æрызгъæлд, уыдонæй фæрасыг, зæгъгæ.
Сатана йын афтæ зæгъы:
– Æрхæсс дзы, нæ лæг, мæн хъæуы гъе уымæй, æмæ дзы куыд æрхæссай, афтæ.
Æмæ дзы æрхаста, æндæр цы уыд.
Хорæй къуымæл сфыхта æмæ йын хуымæллæгæй æнтуан скодта. Æмæ къуымæлæй тынг расыг кодтой. Сатана фæстæдæр бæгæны æрхъуыды кодта æмæ хуымæллæгæй бæгæны кæнын райдыдта. Уæдæй фæстæмæ бæгæны кæнынц.
Урызмаг был в лесу и обратил внимание на воробья. Воробей склевал три зернышка, вот что выпадают из (созревшего) хмеля, и свалился на землю. Птичка не умерла, но начала кататься-валяться. Вернувшись домой, Урызмаг поведал Сатане, как воробей опьянел от зерен, осыпавшихся из шишечки хмеля.
Сатана ему говорит:
– Муж мой, принес бы ты хмеля, очень мне он нужен.
И принес он, что было делать.
Сварила она хлебного квасу и сделала из хмеля закваску. И от кваса все сильно пьянели.
Впоследствии Сатана придумала пиво и начала делать хмельное пиво. С тех пор и делают пиво
В богатейшем фольклоре осетин сохранились записи текстов песен о пиве. В них излагаются все основные «технологические» процессы его приготовления. В этом отношении особо выделяются песни «Сау бæгæны цæмæй вæййы / Из чего бывает черное пиво» и «Бæгæны æнтауджыты зарæг /Песня заквашивающих пиво». Вот что говорится во второй из них:
«Нарты нæртон æфсин Сатанайы
Къухæй æфтыд фæу!
Дæ кад Сидæмоны кадæн фæуæд!
Де ‘хсар Æлгъуызы æхсарæн фæуæд,
Дæ бæркад – Хъусæгоны бæркадæн!
Кæй тыххæй дæ рауагътой,
Уымæ сыгъдæгæй фæхæццæ у.
Мæ къах æмæ дын мæ къух хорз фæуæнт!
Чи дæ баназа, уыдонæн сойау батай!
Мæн та дæ кадæй хай уæд!
Да выйти тебе из-под руки
нартовской хозяйки Сатаны!
Честь твоя да будет честью Сидамона!
Отвага твоя да будет отвагой Алгуза,
Изобилие твое – изобилием Кусагона!
Для кого тебя создали,
Чистым (нетронутым) до него достигни.
Моя нога и рука чтобы на пользу тебе были!
Кто выпьет тебя, тем как жир на пользу будь!
Мне же чести (славы) твоей немного!»
О роли пива в традиционном быту осетин и их предков говорит как сама номинация, восходящая к индоиранским древностям, так и некоторые паремии:
«Бæгæны хæрдæн хæрд у, нозтæн – нозт / Пиво для еды – пища, а для питья – напиток»,
«Ирон бæгæны хæрд дæр у æмæ нозт дæр, кæй загьдæуы / Как говорится, осетинское пиво и пища, одновременно и питье».
В староосетинском быту особой престижностью был наделен сорт высококачественного пива «æлутон». По некоторым данным этот изысканный напиток готовили из пива, в котором «вываривались овечьи курдюки или даже целые бараньи туши». Таким образом, данный напиток, как и вышеупомянутые ритуальные пироги с сыром или мясом, создавал средствами кулинарно-технологического кода модель комплексного развития хозяйства.
В жертвенной пище сакральностью был наделен и мясной комплекс. Традиционно мясо употребляли в пищу преимущественно в вареном виде и значительно реже в жареном. Как известно, в основе ритуальной пищи лежат символические ценности, поэтому от характера трапезы зависело употребление мясных блюд, условно группируемых по принципу противопоставления и сочетания. «Жареное» и «вареное» отражает различие двух типов хозяйственных культур, а именно: присваивающего охотничьего и производящего скотоводческого. Если в первой жареное мясо было повседневной пищей, то во второй ее место заняло вареное, а жаркое сохранилось лишь как лакомство, как развлечение феодальной знати.
Оппозиция «вареное // жареное» определяла в прошлом характер сакральных и мирских трапез. Рудименты этой структуры сохраняются и в наши дни. В случаях же престижных трапез календарного и семейного циклов она выступает сакрально-маркирующим фактором. В таких ситуациях приготовление мясной пищи становится мужским занятием, хотя в быту эту функцию выполняет женщина. Проводить прямую параллель, возможно, и рискованно, но в силу общей тенденции ритуализации архаического можно предполагать структурную связь с мировоззренческими противопоставлениями: «высокое//низкое», «правое// левое», «мужское//женское», «сакральное//мирское», «вареное//жареное».
Изложенное свидетельствует о двух важных для нас положениях. Во-первых, предпочтение отдается вареному как символу производящего хозяйства. Во-вторых, сакральные коннотации определяли мясо именно домашних животных. В качестве подтверждения приведу пословицу:
«Сырды фыдæй кувинагæй, фысы фыдæй кувинаг хуыздæр у/Баранье мясо, предназначенное для молитвы, лучше, чем такое же мясо дичи».
Древняя традиция обрядового жертвоприношения сохраняется и в современном осетинском быту. В активной лексике бытует специальная номинация для обозначения заклания жертвенного животного согласно ритуалу–«кусарт». Животное перед жертвоприношением подводили к очагу, давали попробовать соли и обращались устами старшего из присутствовавших мужчин к святым патронам. Потухшей головней двумя прямыми пересекающимися линиями на лбу барана чертили подобие креста или, скорее, косого креста. После указанных процедур кто-нибудь из молодых людей совершал заклание животного, которое будучи уложено на левый бок, ориентировалось в пространстве так, чтобы перерезаемое горло было обращено на восток или юго-восток.
В случае жертвоприношения бычка ритуал повторялся, единственно размеры и вес животного не позволяли проводить эту церемонию на «фынге», а все осуществлялось на земле. Подробно вся «технология» процесса была описана в конце прошлого века Вс. Ф. Миллером [8], поэтому обращаю внимание лишь на то, что весь ритуал связан с функциональной двойственностью жертвенного животного. С одной стороны, это – воплощение производительных сил, а с другой – это всего лишь пища для празднующих. О значимости культового акта «кусарт» в традиционном быту осетин свидетельствует параллельно бытующее слово «æргæвдын» с исходным значением «резать (вообще)», вне ритуала.
О сакральной значимости жертвоприношения говорят и такие факты из староосетинского быта, как гадание на лопатке барана или бычка («уæны фæрсын»), спорадически сохранившееся вплоть до настоящего времени. Считалось, что по форме костных выступов, просветов и темных пятен можно было судить о видах на урожай, природные явления и личное благополучие. Любопытно, что в осетинском языке двухлетний бычок (дыгæрдыг), очень престижное для жертвоприношения животное, имеет второе название (уæныг), производное от «уæн//лопатка».
Устойчивая традиция обрядового заклания животных способствовала сохранению в быту традиционных приемов разделки туши, переработки мяса и приготовления строго определенного минимума блюд, маркирующих характер трапезы. Непременным элементом трапезы в случае ритуального заклания до настоящего времени остается отварная голова животного. Голова (сæр), шейная часть (бæрзæй), лопаточная часть (уæн) или курдюк (дымæг) как наиболее почетные части ставят на стол перед старшими, возглавляющими ритуально-престижную трапезу. В этой связи приведу несколько высказываний из упоминавшегося выше собрания осетинских пословиц и поговорок:
«Нæл фыс æмæ куыр – нывондæн барст / Баран и бугай – для жертвы намечены».
«Сæр хистæрты раз æвæрдæуы / Голову положено класть перед старшими».
«Кусарты сæр æнæ хистæрæй нæ фæхæрынц / Голову жертвенного животного без старшего не едят».
«Фысы дымæг хуыцауæн кувынæн у /Бараний курдюк – для молитвы богу (предназначен)».
«Фыццаг сæры кад у, дыккаг – бæрзæйы кад, æртыккаг – уæны кад / Первая почесть – почесть головы, вторая – почесть шеи, третья – почесть лопатки».
Отварные голова и шея всегда выставляются на стол, что касается третьего элемента – лопатки или курдюка, то они варьируют. На мой взгляд, причину этого следует видеть в том, что в жертву приносились разные животные. И если голова и шея были как у бычка, так и у барана, то курдюк только у барана. Чтобы сохранить тернарную (троичную) модель в случае жертвоприношения бычка, необходимо было выставить третий, равнозначный курдюку элемент. Такой высокопрестижной частью и явилась лопатка, тем более с ее помощью и в наши дни устраивают подобия гаданий, превратившиеся в своеобразные застольные развлечения.
В то же время, полевой этнографический материал позволяет вывести следующую закономерность. В случае ритуального заклания барана в горных районах Центральной Осетии предпочитают выставлять курдюк, а среди жителей равнинных селений – лопатку. Сало, жир, масло, шерсть, шкура являются одним из символов, заменяющих живые жертвенные приношения. Жир (сой) символизировал сытость и достаток, поэтому часто упоминается во многих обрядовых песнях и действах осетин.
Современный образ жизни внес изменения во многие стороны быта, в том числе и в пище-вкусовые пристрастия осетин. Отварной или копченый курдюк, сало, пироги с ним в равнинных селениях, не говоря уже о горожанах, выпали из активного потребления. О них лишь вспоминали информаторы, расхваливая их питательные и сытные качества. В горных районах или среди недавних переселенцев на равнину образ жизни более устойчив к внешним воздействиям. Возможно, что отмеченный сбой фактов был обусловлен причинами культурно-экологического характера. Жители горных обществ или выходцы из них удержали в быту то, что жители равнины уже заменили на идентичную престижную часть, каковой является лопатка.
В традиционном быту существовали правила раздела и приема мясной пищи, которые служили для распределения возрастных ролей участников трапезы. По словам известного осетинского бытописателя и собирателя фольклора Джантемыра Шанаева «шея, служа выражением степенности возраста, подается пожилому, или по крайней мере, полустепенному возрасту, лопатка определяется гостем, имеющим около тридцати лет, ребра и прочие части – молодым людям двадцати четырех-пяти лет; уши бараньи отрезаются для малолетних мальчиков». В наши дни между статусом участников трапезы и подаваемыми частями мяса уже нет столь строгой корреляции, хотя элементы ее сохранились. В частности, строго установленная оппозиция «старший//младший» подчеркивается ритуализированным распределением «голова//ухо (правое)», а в пространственном выражении – местом за столом по принципу «высшее//низшее». К сказанному приведу еще две паремии:
«Хистæрæн – бæрзæй, кæстæрæн – сгуы / Старшим – шейную часть, младшим – огузок».
«Сæр хистæрты фынгмæ баппæрста, хъус – кæстæрты размæ / На стол старших – голову, а младшим – ухо».
Перечисленная пища и напитки представлены продуктами земледелия и скотоводства, они отражают тип хозяйственной деятельности, сложившийся еще в эпоху древних индоевропейцев. Средствами кулинарно-технологического кода была создана модель хозяйственного симбиоза, образовавшаяся в среде алан-осетин под воздействием конкретных экологических и исторических условий. Жертвенная пища и напитки готовились к ритуальным трапезам из продуктов и мяса животных, наделенных сакральными качествами у древних индоевропейцев вообще и осетин в частности. Важно отметить, что практически без изменений названные виды ритуальной пищи сохраняются в обрядовой практике осетин и сейчас, в конце XX столетия.
(продолжение следует)
В. Уарзиати
