(Продолжение)
Волшебный сад нартов
Полигоном для воспроизведения мифологического (символического) текста служит древнему человеку весь обозначенный им мир. Вместе с утилитарным значением окружающей реальности человек открывает в ее знаковых объектах символическое отражение своей потаенной области чувственного, сокрытые динамические законы жизни, обнаруживая священную силу и ритм в тех природных формах, на которых сосредотачивалось его интерпретирующее внимание.
В окружающей реальности древний человек видел нечто такое, чему он не мог дать точное название – магические смыслы мироздания, правильность его линий и точную смысловую размеренность, поэтому, воспроизводя его как модель, например мифологическую (ритуальную), он невольно преувеличивает увиденные смыслы, переводя их в область символического текста, смысл которого не фиксирует определенное, заложенное в реальности фактическое значение, а воспроизводит ее общую структурную картину, стимулируя воспринимающего символический текст человека (зрителя, слушателя, участника ритуала) к порождению на его счет своих повествовательных интерпретаций.
Получатель эпической информации проявляет себя не только как слушатель, но и как творец. И в этом он скорее напоминает слушателя музыкальной пьесы, чем читателя романа. Сюжет эпического повествования выстраивался как свернутая вневременная программа, которая в процессе восприятия развертывалась для слушателя в протяженный во времени текст.
Человек мифологической культуры с детства был погружен в систему обрядово-ритуальных практик, образовывающих его картину мира. Знание духовных текстов этой картины составляло основу его мироощущения. Так простоватый с виду эпический текст мог рассказать посвященному долгую повесть о жизни его мира, о наполняющих его структуру сакральных духовных сущностях, о законах, помогающих человеку в его нелегком жизненном пути. При этом древний коллектив не обязан был знать полную информацию о своем мире, ее знали особые, посвященные люди. Но именно они следили за тем, чтобы постоянно духовно образовывать коллектив в процессе обрядово-ритуальных практик. Так каноническое знание избранных постепенно становилось достоянием всех.
Всю эту древнюю технологию символической фиксации мироздания, с последующей ритуальной интерпретацией, сакрально обустраивающей древнюю Вселенную, и являет собой духовный текст великой Книги алан-осетин – Нартовский эпоса. Поэтому-то мы легко обнаруживаем в этой Книге первозданный мир древнего человека, человека божественного. Путешествуя вместе с ее героями, мы обретаем уникальную возможность познать вместе с ними тайны древнего мира, с которыми они так органично сосуществуют.
Итак, заглянем в покрытое патиной времени наше с вами мифологическое прошлое.
«Жизнь нартов зависела от одного дерева. А дерево это было такое: до полуночи оно цвело, с полуночи до рассвета приносило плоды. Нартам это дерево было очень дорого, они стерегли его как большое сокровище». «Посреди трех селений нартов у Бора был сад. В него повадились три птицы, и назначил [Бора] сторожить сад в ночь от каждого дома двух человек. Из года в год вонзались два кола по обе стороны (йæ алыварс – «вокруг». – В.Ц.) [сада], и в чей черед проникали [в сад] птицы, тем он отсекал кому голову, кому руку и насаживал их на два кола».
«Во дворе Борафарнуга росла яблоня. На ней созревало одно яблоко. А было оно лекарством от старости».
Эта волнующая картина сказочного сада примечательна тем, что для древнего сознания образ сада представлялся огражденным, укрытым от бедствий, упорядоченным, дружелюбным человеку пространством, противоположным «внешней тьме», Хаосу. Трудно отделаться от впечатления, что структура нартовского сада напоминает собой уже знакомую нам древнеиранскую квадратную вару (защищенное от Хаоса пространство), центром которого в нашем сюжете, в отличие от круглого древнеиранского очага, выступает круг волшебной яблони.
Описание яблони и места, где она росла, во многом сближается с уже обозначенным нами образом древней модели мира – Мировым древом. Нартовское древо ориентировано солнцем по двум сторонам света («с полуночи до рассвета») (заход – восход, запад – восток), с ритмичным временным циклом («из года в год...»). Три волшебные птицы, являясь медиаторами Священного древа, обозначают собой три сакральные зоны по вертикали. Подобную космогоническую схему передает и традиционный осетинский орнамент, во множестве своих сюжетов воспроизводя изобразительную идею Мирового древа. Здесь можно увидеть и три зоны по вертикали мироздания, и растительный верх, и змеевидный, драконообразный низ, и сидящих на древе волшебных птиц. В дальнейшем мы еще не раз вернемся к его символике.
Характеризуя нартовское древо как Мировое, отметим наличие у него особого омолаживающего плода (волшебного яблока) – универсального в мировом фольклоре символа омоложения, вбирающего в себя как вегетативную, так и астральную символику. Но омоложение – это еще и перерождение, через смерть и новое рождение, что, по сути, делает Яблоню нартов космогоническим Древом с полюсами жизни и смерти, пробуждения и отмирания Природы. Само присутствие в начале повествования нартовского эпоса образа Волшебной яблони – символа Мирового древа, многое открывает нам для дальнейшего исследования. Начало эпоса предполагает наличие у его истоков особого первомира, в котором взросла, погруженная в гармонию Космоса, Волшебная яблоня. По своей семантике этот первомир напоминает библейский Рай до грехопадения, до вкушения человеком плода от Древа добра и зла. Наличие в центре этого мира волшебного Древа жизни налагает как бы печать на завершенное миротворение.
Но происшедшее грехопадение, имевшее трагические последствия не только для человека, но и для бытия, снимает эту предохранительную печать. В мир приходят соблазны и бедствия – в плане моральном, и неконтролируемые вторжения хаотической стихии, достигающие кульминации в мировом потопе, – в плане онтологическом, законобытийном. В этом смысле нартовская Яблоня, как и библейское Древо познания добра и зла, является некой пространственной точкой, прикосновение к которой может привести к ме-тафизической катастрофе, ос-татком которой был подлежащий упорядочению первозданный Хаос. Защитой от этого вторжения Хаоса становится система ритуальных запретов, нарушение которых карается мгновенно и беспощадно, так как оно разрушительно для мироустройства.
Продолжение следует.
Валерий Цагараев,
Искусство и время,
Владикавказ, издательство "Ир", 2003
