В эти дни исполняется 27 лет со дня вероломного похищения председателя Верховного Совета Республики Южная Осетия Тореза Георгиевича Кулумбегова. Целый год без двадцати дней провёл он грузинских тюрьмах, подвергаясь пыткам и истязаниям. О похищении и освобождении Тореза Кулумбегова в интервью информагентству «Рес» рассказывает экс-спикер парламента и председатель Коммунистической партии Южной Осетии Станислав Яковлевич Кочиев.
Станислав Яковлевич, в начале, пожалуйста, два слова об общественно-политическом контексте происходящих в то время событий.
– В январе 1991 года Грузия совершила вооруженную агрессию против Южной Осетии. Грузинские милиционеры и переодетые в милицейскую форму уголовники ночью вошли в Цхинвал. Однако, моментально окруженные баррикадами наших ребят, захватчики были вынуждены занять круговую оборону, оказавшись не в силах захватить весь город. Благодаря мужеству и героизму защитников Осетии их силы были скованы в центре Цхинвала. А руководство Южной Осетии перешли в здание, где размещались горисполком и горком партии. Был сформирован Чрезвычайный комитет по нормализации ситуации в Южной Осетии из 9 человек, куда вошел и я как председатель комитета информации.
- Как Вы узнали о похищении Тореза Кулумбегова?
– Председатель Верховного Совета Южной Осетии Торез Георгиевич Кулумбегов каждое утро приходил в здание горисполкома, оставался даже по ночам, до утра. Другие наши депутаты тоже активно сюда ходили.
И, вот 30 января 1992 года, придя сюда утром, я услышал, уже не помню, от кого, что похитили Тореза Георгиевича. Подразделения МВД СССР тогда дислоцировались на турбазе за мостом, и похищение произошло почти на их глазах. В нашем городе, как известно, слухи распространяются быстрее всего. Люди начали обвинять друг друга в произошедшем. Хотя есть некоторые догадки, но до конца так и не выяснено, имели ли похитители сообщников в Южной Осетии. Если да, то пусть это будет на их совести.
- Какую цель ставила перед собой Грузия, похищая руководителя Южной Осетии?
– Похищением Тореза Георгиевича Грузия надеялась обезглавить народное движение Южной Осетии. Они рассчитывали, что жители, депутаты, представители руководства Республики, защитники Осетии, оставшись без главы государства, разойдутся. Однако этого не произошло. Мы тут же собрали сессию и избрали заместителя председателя Верховного Совета, на которого возложили исполнение обязанностей руководителя государства. Тогда же мы приняли заявление и обращение к советскому правительству. Откуда нам было знать, что процессы распада и развала в системе советской власти зашли уже слишком далеко, и происходящее в Южной Осетии были лишь их следствием. Конечно, в Москве тогда никто даже не обратил внимания на произошедшее.
Те, при ком это произошло, доложили на сессии о случившемся, как его окружили и похитили. После этого он почти год просидел в тюрьме. Все это время у нас о нем практически никакой информации не было.
– Расскажите о поездке в Тбилиси, когда Вам поручили встретить освобожденного из тюрьмы Тореза Кулумбегова?
– В январе 1992 года Знаур Николаевич собрал депутатский корпус и сообщил, что из Тбилиси позвонили и сказали, что Торез Георгиевич освобожден, поэтому надо послать кого-нибудь из депутатов, чтобы из рук в руки передать главу нашего государства. Многие из депутатов по объективным причинам не смогли поехать, и выбор пал на меня. В те дни в Южной Осетии были три представителя Международного Комитета Красного Креста из Австрии и Швейцарии, вместе с ними мы решили лететь в Тбилиси следующим же утром, 9 января 1992 года. Говорить о том, что не было страшно, не приходится. Шла война, и понятно, каждый боялся за себя. Я тоже конечно боялся, но было стыдно отказаться и пришлось согласиться.
Утром с аэродрома вертолетной части мы полетели в Грузию. Прилетев вместе с остальными на военный аэродром Ново-Алексеевку в пригороде Тбилиси, я позвонил по данному мне номеру телефона, и трубку поднял вице-премьер Георгий Хаиндрава. Он поинтересовался, где мы находимся, и, узнав, что в Ново-Алексеевке, ответил, что в километре оттуда есть одна большая площадь, и через час он там будет ждать нас в белой «девятке». Мы приехали на место, смотрим – и вся площадь полна белых машин. От волнения у меня из головы выскочило, как выглядит «девятка», и я спросил какого-то парня, какая из этих машин «девятка». А он ответил, ты, мол, не знаешь «девятку»? Тут мы смотрим, подъехала еще одна белая машина и в ней за рулем сидит какой-то бородач. А другой бородач был Георгий Хаиндрава. Они спрашивают: «Ты – Кочиев?» Я говорю: «Да». И мы поехали в Четвёртый изолятор, который по-старинке также называют по его дореволюционному названию Губернской тюрьмой.
Когда мы въехали на территорию изолятора, большие, массивные двери захлопнулись за нами и мы оказались во дворе учреждения. Здесь шныряли бородатые люди в военной форме, вооруженные автоматами. Хаиндрава со своими сопровождающими вошли в здание, оставив меня в машине. Их не было часа четыре.
Я, конечно же, не выходил из машины, ждал дальнейшего развития ситуации. Так продолжалось достаточно долго. Через некоторое время я обратил внимание, что неподалеку от машины уже более получаса стоит какой-то человек. Это меня насторожило, и я решил присмотреться, кто же это. Посмотрел на него – и ужаснулся: это был Торез Георгиевич!
– Что Вам первым делом бросилось в глаза?
– На него было страшно смотреть. Он очень сильно исхудал, осунулся. У него не было передних зубов. Был одет в потрепанную серого цвета водолазку. Я даже усомнился, не перепутал ли я его с каким-то другим человеком, и спросил его по-осетински: «Торез, уый ды дæ?»
К этому времени к нам подошел и Хаиндрава, и мы поехали.
За воротами нас ждали грузинские корреспонденты. Хайиндрава говорит: «Вы не хотите с ними поговорит?». Я говорю: «Нет, нет, – прямо в аэропорт».
– Как происходило возвращение Тореза Кулумбегова на Родину?
В аэропорту нас ждала другая группа журналистов. Они нас окружили, направили микрофоны и стали задавать вопросы. Мы, не говоря ни слова, молча прошли сквозь толпу прессы и сели в указанный нам старый, обшарпанный вертолет (того, на котором мы прилетели, уже не было).
Мы поднялись по ступенькам, вошли в салон и уселись в передней части кабины. Сидим, ждём. И тут вошла целая толпа простых крестьян из грузинского села Никози, которые заняли свои места, и вертолет взлетел. Крестьяне общались друг с другом, не обращая на нас внимания, а мы тихо разговаривали между собой.
Когда пыхтя и дёргаясь, вертолет всё-таки взлетел, то нам стало не по себе. Мало того, что он трясся, его еще и бросало то в одну сторону, то в другую. А когда пошел дождь, то внутри тоже стало капать.
Я поделился своими опасениями с пилотами, которые сидели на своих местах, попивая пиво, а они мне смеясь говорят, мол, не обращай внимания.
Вот таким образом мы долетели до Никози. Грузины Тореза Георгиевича не узнали. Я сам его не узнал, он так похудел, осунулся и постарел… В тюрьме его сильно били, поэтому передних зубов у него не было.
После приземления грузинские крестьяне быстро вышли из вертолета и разошлись по домам. А к нам подъехала машина, в которой сидел особист вертолетного полка по фамилии Школа. Потом из штаба вертолетной части вышел его командир Алексей Востриков, и мы все вместе поехали прямо в Верховный Совет.
– Как вас встретили в Цхинвале?
– Перед Верховным Советом к нашему приезду собралось очень много людей, как депутаты и ответственные работники, так и неформальные лидеры и просто патриоты, граждане нашей республики. Мы вышли из машины и вошли в полутемное здание парламента, электричества не было. Коридоры и зал заседаний Верховного Совета были полны людей, а на месте председателя сидел Знаур Николаевич Гассиев.
Знаур Николаевич встал, приветствуя Тореза Георгиевича, приобнял его и говорит: «Вот, Торез Георгиевич, я сохранил это место и теперь торжественно возвращаю его Вам».
После этого Торез Георгиевич пообщался с собравшимися, ответил на вопросы, а потом мы повезли его домой. Впоследствии он бы вынужден выехать в Москву на лечение, а потом вернулся и продолжил руководить республикой вплоть до своей отставки в сентябре 1993 года.
Беседу вёл Инал Плиев
