Инга Кочиева, Алексей Маргиев
(Продолжение)
Через несколько лет после окончания военных действий в Южной Осетии в рамках начавшегося грузино-осетинского переговорного процесса стало возможным говорить о намерениях и конкретных возможностях сторон решить вопрос беженцев и вынужденно перемещенных лиц, почти всю тяжесть проблем которых взяла на себя Северная Осетия. Прежде всего речь зашла о возможности организовать их возвращение в места прежнего проживания. В феврале 1997 года Смешанная контрольная комиссия по урегулированию грузино-осетинского конфликта утвердила «Порядок добровольного возвращения беженцев и вынужденно перемещенных лиц в результате грузино-осетинского конфликта в места их прежнего постоянного проживания». В сентябре того же года в рамках СКК был создан Специальный комитет (ad hoc) по содействию добровольному возвращению беженцев и вынужденно перемещенных лиц в места их прежнего проживания. Комитет координировал деятельность всех структур, занимавшихся практической работой по возвращению беженцев.
А в ноябре 1997 года президенты Л. Чибиров и Э. Шеварнадзе встретились в поселке Дзау Южной Осетии. В итоговом документе Дзауской встречи было отмечено, что «приоритетными направлениями в урегулировании грузино-осетинских отношений остаются окончательное политическое урегулирование конфликта и добровольное, безопасное возвращение беженцев и вынужденно перемещенных лиц». В порыве благих намерений президенты объявили следующий, 1998 год «годом возвращения беженцев», может быть, для того, чтобы подтолкнуть самих себя к более решительным действиям или подчеркнуть плодотворность встречи. Ясно лишь, что такое заявление только приподняло верхний слой всего пласта задач, которые требовалось решить для возвращения беженцев. В любом случае эта работа никак не укладывалась в рамки одного года, даже при всем желании грузинской стороны способствовать возвращению осетинских семей.
Реально же возвращение беженцев во внутренние районы Грузии было маловероятно как в тот период, так и в ближайшей перспективе. Большинство беженцев, не обязательно из соображений иждивенчества, предпочли выбрать постоянным местом жительства Северную Осетию, где могли получить земельные участки для жилищного строительства. Они уже рассматривались как потенциальные граждане Северной Осетии. За прошедшие годы пребывания на территории Северной Осетии многие из них успешно интегрировались в ее экономическую и политическую жизнь. Большинство устроились на работу, многие заняты челночной торговлей, пенсионеры получают российские пенсии, дети учатся в школах и высших учебных заведениях и т. д. Начать жизнь заново в прежних местах проживания решатся немногие, несмотря НАТО, что у многих из беженцев отсутствуют элементарные жилищные условия.
Особенно трогательны объяснения именно самых неустроенных людей, почему они не хотят вернуться в Грузию. Возможно потому, что и там, в Грузии, в благополучное советское время эта категория людей оставалась за чертой бедности по тем или иным причинам, и они не чувствовали себя счастливыми там, на родине.
История № 9. Там, где твой дом...
Кисиева Натела из Тбилиси, живет в селе Тарское Пригородного района: «Родилась я в с. Ламискана, в Каспском районе, жила в интернате, сиротой была. Выросла, уехала в Тбилиси, вышла замуж. Он тоже был детдомовским, никого у нас не было, все начали с нуля. Работали мы оба на Трикотажной фабрике, жили в комнате общежития, где в одном коридоре было 18 семей. Мы проработали там 35 лет, все это время были в очереди на жилье. Все обошли нас, даже те, что позже нас пришли работать на фабрику, а наша очередь как раз подошла в 1991 году. Тогда меня и выгнали, назвали это сокращением рабочих, но сокращали почему-то только осетин. Еще постоянно проводили собрания и выступали против осетин, а нас заставляли обязательно присутствовать. Или собирали осетин в автобусы и заставляли ехать в Цхинвал на митинги, но мы всегда прятались в таких случаях. Стало трудно жить, нас оскорбляли, называли голодранцами, не упускали случая показать, что презирают нас. Жизнь так смешалась, что нам все равно было не дождаться своей квартиры. Нам с мужем, в общем, было привычно жить по чужим углам, но сыну было 16 лет тогда, он учился в училище, я так хотела, чтобы хотя бы он вылез из шкуры бедняка. А потом уже было просто опасно там оставаться, мы боялись за сына. Я подумала, родина там, где твой дом. Наверное, нет нам места на этой земле. Будь она проклята, эта родина. Ни за какие золотые горы я бы туда не вернулась, теплого слова не могу вспомнить ни от кого, особенно за последние два года.
Мы уехали из Тбилиси во Владикавказ, пришли в штаб по беженцам, откуда нас и направили в эту школу. Дали нам здесь одну комнату. Муж вскоре умер, а сын одно время работал на стройке, но теперь все время болеет - сердце его беспокоит. Не работает, жить негде, жениться нет возможности. Мы живем на мою пенсию в 1 тысячу рублей. Пока он чувствовал себя лучше, несколько лет я уговаривала его жениться, а я бы перешла ночевать в котельную при школе, там только хлам внутри нужно выбросить, а так что ж - крыша не течет, и то хорошо. Но ему уже все равно».
«Комната», о которой говорит беженка в этом рассказе, представляла собой угол за перегородкой в одном из залов бывшей школы. Здесь несколько таких перегородок, за которыми - сломанные судьбы и полное отсутствие надежды получить обещанные субсидии от приютившего их государства, их очередь на эту помощь упорно не наступает.
Значительная часть вынужденных переселенцев, те, что живут примерно в таких же условиях, не способны самостоятельно выкарабкаться и по-прежнему ждут помощи от государства, не особо рассчитывая на свои силы.
Елбакиева Лали из г. Гори живет в общежитии завода «Победит»: «Работала я в магазине, по-грузински говорю прекрасно, ладила с грузинами, много подруг у меня было, я думала, что, может быть, меня не тронут, и вела себя тихо. Но в Гори очень жестоко расправлялись со всеми осетинами, независимо от того, как они себя вели. Был там их главарь Шмаги, это было имя или кличка, не знаю. Он обходил все учреждения лично и требовал, чтобы руководители выгоняли всех осетин. Директор сказал мне, чтобы я уходила, пока что-нибудь не случилось. Пришлось нам с мужем и детьми уехать в Северную Осетию, нас поселили в общежитии. Дети взрослые, разъехались. Муж умер через 10 лет. Я переселилась к родителям в это общежитие, в котором отец получил комнату, работая на заводе. Я больна, мне трудно одной. Мне сделали операцию и внесли инфекцию, начался перитонит, сделали повторную операцию, удалили все, что могли. Я стала инвалидом. Из-за вторичной операции я пропустила срок регистрации, опоздала на месяц. За это меня сняли с учета в местной администрации, лишили права получить когда-нибудь субсидию или жилье. Я подала иск в суд, был судебный процесс, но суд оправдал администрацию. Я же не по своей вине пропустила регистрацию!»
Лиц такой категории, не способных трудоустроиться, среди вынужденных мигрантов из Южной Осетии и внутренних районов Грузии довольно много. Так, в период с января по октябрь 2000 г. 127 семей (371 чел.) были отнесены Министерством труда и социального развития РСО - Алания к категории социально незащищенных. Им оказывается единовременная социальная помощь в размере 3000 руб. (около 107 долларов США на тот период времени). К тому же из активного трудоспособного возраста уже вышел примерно каждый пятый из прибывших. Эта категория людей определенно не подходит для того, чтобы заниматься их возвращением на прежнее место проживания, но если бы в рамках закона о реституции им была выплачена компенсация за утерянное имущество, моральный ущерб и т. д., они смогли бы и сейчас устроиться гораздо лучше.
Мотив, побуждающий некоторых беженцев вернуться в свой прежний дом, сейчас, при нынешнем социально-экономическом положении в Грузии, может быть только один: желание вернуть себе статус полноценного члена общества, обретя собственную, пусть даже не самую прочную, крышу над головой.
Часто такому решению способствует обида, сложившаяся за многие годы обездоленной жизни. Обида на новое для них общество, милосердное и родственное, но которое, приняв и оказав помощь, все же не позволило раствориться беженцам в своей среде, четко очертив границы запретного круга. Многие исследователи применяют для описания этого момента, имеющего место в отношениях беженцев с местным населением, термин «культурная дистанция». Общность, к которой принадлежат беженцы и перемещенные лица, хоть и относится к тому же этносу, все же сформировалась в отрыве от нее, что и отразилось в разнице мировоззрений и менталитета. Дистанцию еще увеличило то, что вынужденных переселенцев, в том числе прибывших из сельских районов, с самого начала старались расселить как можно быстрей и использовали для этого тот жилой фонд, что был под рукой. Так сельские жители и оказались поселенными в общежитиях и санаториях, расположенных в непосредственной близости или в черте города Владикавказа, что еще и способствовало развитию конфликта между городскими и сельскими жителями. Конечно, нельзя обвинять в этом Миграционную службу, учитывая сложные условия приема беженцев и отсутствие четких представлений о том, на какой период времени обрушилась эта волна беженцев на Северную Осетию. Конечно, допустив сослагательное наклонение применительно к истории, если бы ситуация позволяла, целесообразней было бы выходцев из высокогорных районов поселить в горных районах Северной Осетии, разгрузив при этом г. Владикавказ и снизив социальное напряжение. Эту работу не поздно вести и сейчас, что параллельно позволит освоить пустующие горные районы республики.
Еще один способ снятия существующей напряженности в отношении мигрантов - создание для них компактных поселений, где им легче будет проходить сообща процесс адаптации к новому образу жизни. Такие поселения уже есть в Северной Осетии. Например, силами Управления Верховного комиссара ООН по делам беженцев (УВКБ ООН) и Миграционной службы Северной Осетии только в селении Комсомольское построено 86 домов, где проживают более 400 беженцев.
Остро ощущая самые незначительные проявления своей отверженности, одни стремятся любыми способами принять окраску среды и слиться с ней, другие впадают в депрессию. Многие беженцы признаются, что по мере возможности стараются скрывать свой социальный статус и нынешнее место проживания. Особенно это касается тех, кто живет в коллективных центрах и всевозможных приспособленных помещениях, таких как вышеописанная школа. Обида на свою отверженность коренным сообществом может вызывать и более активные чувства протеста и проявляться в форме различных преступлений - краж и хулиганства. Такое положение, конечно, не входит в интересы государства, которое стремится всеми возможными способами решать эту проблему, например, способствуя процессу возвращения беженцев, хотя и не очень успешно.
Даже те, кто оставил в Грузии основательные дома и все свое благосостояние, несмотря на ностальгию по прежней нормальной жизни, не спешат заявить о своей готовности вернуться домой. Есть огромное количество факторов, мешающих им принять такое решение. Один из этих факторов был сформулирован осетинской стороной в переговорном процессе: Грузия должна дать политико-правовую оценку произошедшим событиям в годы вооруженной агрессии и в предшествовавший им период антиосетинской кампании, признать факт геноцида осетинского народа. Люди не могут возвратиться туда, например, где были зверски убиты их родные и близкие.
Люди должны возвращаться туда, где они могут верить свой завтрашний день. Правовая основа возвращения беженцев должна содержать решение и моральной стороны вопроса. На первый взгляд, может показаться несущественным требование к Грузии признать и осудить совершенные злодеяния, но для беженцев, испытавших на себе последствия национализма, это особенно важно - если возвращаться домой, то следует предварительно очистить в нем атмосферу и выяснить отношения с теми, кто причастен к тысячам личных трагедий этих людей. Формальное раскаяние государства, лишившего права на нормальную жизнь более 100 тысяч своих бывших жителей, должно проявиться не только в форме реституции и компенсации утерянного имущества, но и в признании факта совершенного против осетинского народа геноцида. Несмотря на многократные обещания, закон о реституции по сегодняшний день не принят Грузией. Уровень демократического мышления в современной Грузии пока еще очень далек от понимания того, насколько такое признание важно для самой Грузии, прошедшей в своей истории фазу национализма и фашизма, правда, не до конца. Впрочем, и работа над законом о реституции пока еще не приняла каких-то определенных очертаний.
11 июня 1997 г. президент Южной Осетии Л. Чибиров издал Указ «О первоочередных мерах по содействию процессу возвращения беженцев и вынужденных переселенцев в Республику Южная Осетия», в котором перечислены конкретные меры, призванные заинтересовать беженцев в возвращении в места прежнего постоянного проживания. По данным Миграционной службы Северной Осетии, на 1 января 1998 г. в республике оставалось 28,5 тыс. беженцев и вынужденных переселенцев (более 12 тыс. семей) из внутренних районов Грузии и около 1 тыс. человек из Южной Осетии. В это же время было прекращено финансирование Федеральной миграционной службой РСО - Алания содержания беженцев в центрах их временного проживания (таких центров на конец 1997 г. в Северной Осетии было 39). Однако массового возвращения осетин ни во внутренние районы Грузии, ни в Южную Осетию практически не происходило. Невзирая на усилия руководства Северной Осетии и Южной Осетии, а также международных организаций, в частности УВКБ ООН и Норвежского совета по беженцам (NRC), разработавших программу обустройства возвращающихся в Южную Осетию и Грузию беженцев (на реализацию этой программы УВКБ ООН было выделено 2 млн. долларов США), попытки вернуть беженцев-осетин в места своего прежнего постоянного проживания оставались мало результативными. Случай с осетинскими беженцами не был исключением из общего международного опыта, согласно которому даже после нормализации ситуации в постконфликтный период доля «невозвращенцев» намного превосходит процент вернувшихся в места своего прежнего постоянного проживания, тем более если принимающее общество этнически родственно лицам, ищущим убежище.
Не имели результата предложения, с которыми УВКБ ООН обращалось к сторонам совместно проводить разъяснительную работу с беженцами из Грузии, проживающими на территории Северной Осетии, по возвращению их в места прежнего проживания. Очевидно, что решение этого вопроса все же в большей степени упирается в принятие и задействование Грузией закона о реституции имущества, который восстановит осетин в правах на утраченную собственность. К тому же с беженцами нужно проводить не только пропагандистскую работу по необходимости вернуться домой, им нужна консультативная юридическая помощь для разъяснения их прав и специфики законодательства по вопросу возвращения им имущества. А каждый случай возможного возвращения следует рассматривать индивидуально, в комплексе всех особенных проблем для каждой отдельной семьи.
Процесс возвращения протекал значительно медленнее, чем рассчитывали международные организации, занимавшиеся этим вопросом. Так, с середины июня 1997 г. - времени начала активных попыток добровольной репатриации беженцев - осетин - по 1 сентября 2001 г. в места прежнего постоянного проживания вернулся 1331 чел. (402 семьи). При этом количество лиц, вернувшихся в Южную Осетию, составило 1138 чел. (341 семья), а во внутренние районы Грузии - 193 чел. (61 семья). Однако по данным осетинской стороны, из них в Грузии закрепилось 4 семьи, остальные были вынуждены вернуться в РСО-Аланию.
Таким образом, число вернувшихся в Грузию и тех, кто не пожелал ехать обратно в Грузию и обосновался на постоянное жительство в Южной Осетии, незначительно по сравнению с общим количеством беженцев, находящихся в РСО - Алания.
Вялотекущий процесс возвращения можно уже считать затухающим. Вынужденно переселенные лица стараются принимать российское гражданство и интегрироваться в североосетинское общество.
Выселение беженцев из аварийных общежитий, турбаз, санаториев («Осетия», «Редант», «Кармадон») и других приспособленных помещений еще больше активизирует процесс принятия мигрантами гражданства Российской Федерации.
А поскольку процесс этот необратим, все же необходимо делать упор не на репатриацию, а на разработку программы, которая была бы ориентирована на скорейшую социально-экономическую и психологическую адаптацию и интеграцию беженцев в социальное пространство принявшего их общества. Для этого прежде всего необходимо трудоустройство, способствующее удовлетворению их потребности в самореализации. Сейчас, как известно, значительная часть мигрантов из Грузии занята в сфере «непрестижных» видов работ, таких как торговля, извоз и т. д., то есть работ, которыми местное население занимается неохотно. И хотя таким образом переселенцы заняли
эту пустовавшую нишу, «не перейдя дорогу» местному населению, сам факт концентрации мигрантов в этих сферах не прибавляет уважения к отраслям деятельности, ставшим специфическими - мигрантскими.
УВКБ ООН работает в партнерстве с другими международными организациями, которые часто выступали как подрядчики в строительных проектах УВКБ ООН.
Большую работу выполнял и Норвежский совет по беженцам (NRC), начавший свою деятельность в Южной Осетии также с 1997 года. В объем работы NRC входили такие мероприятия, как раздача детской одежды, снабжение дровами, строительство Молодежного центра, бани, проведение семинаров по обучению в школах правам человека, организационное обеспечение проектов по конфликтологии, программа проектов поддержки малого бизнеса, программы занятости для женщин, распределение затем произведенной продукции по другим семьям и категориям населения, лечебным учреждениям, ремонт коллективных центров проживания беженцев и т. д.
За период с 1997 года по настоящее время органами по вопросам миграции РЮО (Госкомитетом по делам национальностей и миграции, а ныне - Министерством по особым делам), УВКБ ООН, NRC и другими международными организациями оказана помощь в восстановлении сожженного и разрушенного жилья 1658 семьям беженцев и ВПЛ, в том числе: 443 семьям беженцев, 1162 семьям ВПЛ, 53 семьям погибших из категории особо необеспеченных. 452 семьям построены блочные дома, 1206 семьям розданы стандартные наборы стройматериалов. Комитет по делам миграции отметил при этом, что помощь оказывается международными организациями исходя из состава семьи на момент изгнания, не учитывается то, что многие семьи увеличились.
Еще одно новое поселение образовалось в с. Тбет Цхинвальского района. Управление Верховного комиссара по беженцам ООН построило здесь коттеджи для беженцев. Махар Гассиев, руководитель Комитета по делам миграции РЮО, рассказал, что УВКБ ООН начало строить эти дома в 1997 году. «Здесь не такая большая программа, как, например, в Косово, где в строящихся домах ставят все, от телефона и до раковины. Но здесь другая цель - пока вернуть людей в места прежнего проживания, а потом, когда они вернутся, поживут там уже месяца три, можно будет говорить о капитальных домах, о полном возмещении. Их задача была строго определенной. Даже электричество провела другая организация».
Элизбар Тедеев и Венера Маргиева, супруги из г. Teлави, живут в коттедже, построенном для них УВКБ ООН в с. Тбет. Элизбар рассказывает: «Четыре года назад нам дали эти домики. Дом небольшой, но нас только двое. Есть крыша над головой, вот пристроили еще одно помещение, обрабатываем большой участок земли, поставили ульи, занимаемся пчеловодством. По правде говоря, эти дома не для нашего климата - стены толщиной в 20 см не для Кавказа. Зимой в них холодно и сыро. А утеплить их, отделать кирпичом или блоками для меня дорого.
Оставаться в Грузии после 1990 года уже было опасно. Собрали нас, осетин, и сказали: «Пойдите и скажите в Южной Осетии, что вам не нужна автономия, и чтобы тоннель закрыли». Стали нам угрожать. В общем, стало ясно, что нас не оставят в покое. Я хорошо работал, и жили мы неплохо. Хотели продать свой дом, купить жилье во Владикавказе и потом обменять его на Цхинвал. Долго пытались уговорить кого-нибудь на обмен во Владикавказе, готовы были отдать и дом в Кахетии, в с. Аргохе, и квартиру в Телави. Но все бежали из Грузии, на Севере не нашлось ни одного самого нищего грузина, кто захотел бы ехать в Грузию. Все равно мы решили не оставаться в Северной Осетии и приехали сюда.
В нашем доме в Аргохе сейчас никто не живет. Село было большое, 250 домов, это только осетины, там грузин никогда не было, сейчас осталось около 80 домов, очень много пустующих. В Ахметском районе было 15 осетинских сел. Кому нужно столько домов? К тому же они никак не продавались, грузины считали, что дома все равно достанутся им даром. Мать, которая жила в Аргохе, не захотела уезжать, не хотела оставлять своих покойников на кладбище, и вскоре умерла. Это было в разгар войны, мы не смогли туда приехать, неделю соседи ждали нас, а потом брат, который жил в горах, добрался туда и похоронил ее. Мать Венеры также умерла в одиночестве в Лагодехи.
Осетин из Кахетии всячески пытались выжить. Если осетинка привозила сыр или овощи на рынок, у нее отбирали мол, это на нашей земле выросло. Также притесняли азербайджанцев - не продавали им «грузинский хлеб». Азербайджанцы покупали много хлеба, на большие семьи, а грузин бесило, что у них много детей. Когда в Телави узнали, что я собираюсь уехать, местные кистинцы несколько раз меня попросили не уезжать, я считался как бы авторитетным, и многие осетины на меня смотрели. Они говорили, что если я уеду, за мной потянутся и другие осетины, а там придет очередь и кистинцев, когда грузины закончат выселять осетин.
Дом в Аргохе был каменный, бельэтаж. Фрукты в саду стоили дороже, чем сам дом. В саду было 20 персиковых деревьев четырех сортов, четыре вида инжира, орешник, корольков целая роща, иногда до марта оставались плоды на дереве, не успевали их собрать. Хозяйство было большое.
В Цхинвале я разыскал грузинскую семью и пришел к ним договориться об обмене. Они отказались, рассчитывая, что скоро все успокоится. Мы остались на улице. Я сказал, что не пойду ни к кому квартирантом и попрошайкой, это было ниже моего достоинства - имея столько жилья, быть беженцем. Но пришлось терпеть, жили временно в чужом доме, потом четыре года назад нам дали этот домик».
До 1999 года УВКБ ООН активно занималось вопросами возвращения беженцев и восстановлением их домов в зоне грузино-осетинского конфликта. По требованию грузинского руководства УВКБ изменило свою программу деятельности и с этого года переключилось на возвращение осетинских беженцев в районы Грузии. Хотя, согласно Дагомысскому соглашению, внутренние районы Грузии не входят в зону грузино-осетинского конфликта, и восстановлением домов беженцев в них должны заниматься не международные организации, а местные органы власти.
Постепенно совместный Спецкомитет (ad hoc) СКК стал принимать заявления чисто декларативного характера. Возвращение же беженцев в Южную Осетию стало проходить в основном благодаря активным действиям югоосетинской стороны СКК и руководства республики. Осетинской частью Спецкомитета за весь период с 1997 года по 2000-й в Знаурский район возвращено при помощи международных организаций более 400 грузинских семей, это около 70% от общего количества лиц грузинской национальности, покинувших район во время грузино-осетинского конфликта. В самом Цхинвале вернули свои дома и квартиры более 50 грузинских семей. Им была оказана помощь со стороны местных администраций и международных организаций. В большинстве случаев грузинские беженцы не могут вернуться потому, что в их домах живут беженцы-осетины, которым не возвращают или не восстанавливают их сожженные дома.
Проблема заключалась еще и в несоответствии данных сторон о количестве грузинских беженцев. По установленному «Порядку возвращения...» грузинская сторона в 1999 году переслала списки грузин, покинувших Южную Осетию. Ко¬личество их превышало 6 тыс. человек, по данным председателя Комитета по делам миграции РЮО Б. Чочиева, республику покинуло не более 5 тысяч грузин, часть которых покинула Южную Осетию за несколько дней до начала агрессии. Согласно последним данным грузинского Министерства по делам и расселению беженцев, официально в Грузии и за ее пределами зарегистрированы 280 тысяч беженцев из Абхазии и около 20 тысяч беженцев из Южной Осетии, тогда как по переписи 1989 года в Южной Осетии всего проживало 28 тысяч грузин. Получается слишком натянутая цифра, учитывая, что все грузинское население в Цхинвальском, Знаурском и Ленингорском районах по-прежнему живет в своих домах. В 1997 году грузинская сторона называет цифру 5-6 тысяч беженцев-грузин, которые живут в Горийском районе. Как показала поименная проверка 5800 включенных в списки грузинских «беженцев», проведенная Комитетом по делам миграции, около 30% из них никогда не проживали в Цхинвале, а многие числятся в списках по нескольку раз. На запросы, пересланные комитетом грузинской стороне на возвращение осетинских беженцев, ответы приходили не всегда, и к тому же часто без конкретного содержания. В них лишь указывалось, что домовладения заявителей заняты другими (конечно, грузинскими) квартиросъемщиками. В ответ на такое положение осетинские беженцы потребовали, чтобы осетинская сторона не рассматривала заявления грузин на возвращение до тех пор, пока не будут решены жилищные проблемы осетин в Грузии. Торможению процесса возвращения способствовали и заявления грузинских политиков, периодически звучавшие в СМИ. К примеру, И. Мачавариани, полномочный представитель президента Грузии по урегулированию грузино-осетинского конфликта, заявил: «Пока в регионе действуют законы самопровозглашенной РЮО, процесс возвращения туда грузинских беженцев не начнется». Таким образом, грузинская сторона пытается максимально политизировать этот процесс.
Принимающая сторона несет ответственность за безопасность тех, кто возвращается обратно, поэтому югоосетинская сторона предупреждала, что без согласования с ней нельзя допускать случаев возвращения грузинских беженцев. Но такие случаи были. В марте 1999 года в с. Калет Знаурского района была возвращена семья Гоголадзе Георгия без согласования с осетинской стороной. Его сыновья, по имеющейся у Комитета по делам миграции РЮО информации, принимали активное участие в военных действиях против своих односельчан-осетин. Восстановленный при помощи международных организаций дом Г. Гоголадзе был впоследствии поврежден неизвестными лицами. Далее, не вняв предупреждениям, также без согласования была возвращена семья Гоголадзе Акакия, чьи сыновья тоже участвовали в боевых действиях. Произошла трагедия. При невыясненных обстоятельствах он был убит. То есть лица, на которых согласно «Порядку...» не распространяется защита при возвращении, не должны без согласования самостоятельно принимать решение о возвращении. На каком-то этапе парламент РЮО даже принял постановление, согласно которому возвращенцы обязаны указывать в анкетах, что будут уважать и соблюдать конституцию и законы страны возвращения. Что касается возвращения осетинских беженцев, то в течение 1997 года только четыре семьи были одобрены грузинской стороной на возвращение в районы Грузии, остальные34 семьи были репатриированы силами УВКБ ООН без санкции грузинской стороны, а на 198 анкет, пересланных в Грузию через североосетинское отделение УВКБ ООН два года назад, не получено ни одного подтверждения. Югоосетинский офис УВКБ ООН переслал в Грузию 87 заявлений на возвращение из Южной Осетии, но ответы получил на 62, в которых в основном указывается, что «квартира оформлена в административном порядке на другую (разумеется, грузинскую) семью» или же «дело передано в суд».
Тот факт, что количество беженцев в Северной Осетии в начале воины и на данном этапе разнится, не говорит о том, что они возвращаются в Грузию. На самом деле они приняли гражданство РФ, снялись с учета или же выехали за пределы РСО - Алания. Спонтанное возвращение в принципе не могло иметь места, поскольку беженцам не было смысла отказываться от предлагаемой помощи международных организаций.
В большинстве случаев граждане Грузии занимают квартиры и дома осетин, успевают их оформить и ни при каких условиях не собираются возвращать.
В таких случаях грузинская сторона отказывается ущемлять их права. Так получилось с вопросом возвращения квартиры в г. Гори беженке Гиголаевой Б.И., которая после того, как потеряла всякую надежду, нотариально доверила ведение своего дела в разных инстанциях представителю грузинской части СКК Д. Мачабели. Последняя, столкнувшись с проблемами «грузинских демократов», требовавших юридического и морального оправдания тех грузин, которые занимают осетинские квартиры, отказалась от намерений, вернув доверенность обратно.
Грузинская часть СКК беспомощно разводила руками, решив, что, видимо, требуется какая-то более высокая инстанция, от которой бы исходили ходатайства. Юго-осетинская сторона СКК, согласившись, пересылала письма с ходатайствами на возвращение жилья за подписью высокопоставленных должностных лиц, а также от имени командования Смешанных сил по поддержанию мира в зоне грузино-осетинского конфликта:
Чигоев Л.М. - письмо от СКК на возвращение в Ленингори. Анкета переслана в 1998 году. Лишен права пользования жильем, в квартире «официально» проживает М. Канчелашвили. Вопрос рассматривался в судебных органах Грузии. Ответа нет, несмотря на то, что письмо было направлено также от имени командования ССПМ;
Бестаева А.М. - Тбилиси, анкета переслана в 1998 г. Лишена жилья на основании фиктивного договора об отчуждении квартиры. В настоящее время там проживает ее сосед по подъезду;
Валишвили Г.С. - с. Цвери. Анкета переслана в 1998 г. В доме проживает Цабодзе Г., не являющийся ни беженцем, ни пострадавшим.
Не помог даже самый высокий уровень - президентов Шеварднадзе и Чибирова. К примеру, вопрос возвращения квартиры беженке Л. Санакоевой решался именно на этом уровне и не был решен. Объясняется это торможением процесса на местах или же никак не объясняется. В таких условиях осетинская сторона была вынуждена ходатайствовать перед судебными органами о передаче квартир покинувших Южную Осетию грузин беженцам-осетинам из Грузии.
По данным УВКБ ООН, из Северной Осетии в Южную и собственно в Грузию вернулись только 1734 человека (513 семей). Что за этими цифрами - не всегда ясно. Осталась ли вернувшаяся семья в Грузии, или ее спугнули трудности - эти факты после того, как сделан отчет о переселении, не всегда изучаются.
В отчете Международной группы по предотвращению кризисов (International Crisis Group) за 2004 год приводится свидетельство грузинского инженера, который был занят на работах по восстановлению домов для возвращающихся беженцев и перемещенных лиц. В беседе с МГПК он назвал данные о возвращенцах сильно преувеличенными, поскольку, по его словам, очень немногие семьи возвращаются насовсем - большинство продают свои заново отстроенные дома. «Мы не добились результатов, на которые рассчитывали», - сказал он.
За период с 2000 по 2004 годы процесс возвращения не осуществлялся практически ни в одном направлении. МГПК признала, что «международное сообщество на практике оказывает мало давления на правительство Грузии для того, чтобы оно активней решало проблемы восстановления прав беженцев и ВПЛ. Доноры, кроме УВКБ и НСБ, не проявили особого желания поддержать усилия по возвращению».
В 2004 году Управление ООН по координации гуманитарных вопросов (УКГВ ООН) по отношению к осетинам из Грузии пришло к выводу, что «преобладающее большинство перемещенных лиц остаются перемещенными... и многие из них, если не большинство, не желают возвращаться в места своего прежнего проживания».
В правительстве Северной Осетии, между тем, признали, что беженцы продолжают представлять для них большую проблему. «Помощь, которую мы получали от Российского государства, недостаточна для удовлетворения их потребностей. Чем дольше мы будем откладывать решение этого вопроса, тем больше возрастает опасность», - сказали они. Северная Осетия поддержала попытки принятия в Грузии закона о реституции и создания комиссии по имущественным вопросам. Представители югоосетинских общественных организаций и парламента на встрече со своими грузинскими коллегами в Любляне в 2004 году также согласились, что восстановление имущественных прав и возвращение беженцев - один из немногих вопросов, в разрешении которого они реально могли бы участвовать в настоящее время. (Продолжение следует)
