Календарь

Смысл и идея праздника, общие принципы исчисления праздничных дат предполагают дальнейшее знакомство с этим многосложным явлением культуры. В данном случае полезно будет остановиться на известных нам народных праздниках. В каждом выделенном сезоне мы попытаемся рассмотреть обобщенную характеристику конкретного праздника. В первую очередь, наше внимание привлекут календарные торжества, связанные с сельскохозяйственным циклом и семейной обрядностью.
Для понимания связи между праздником и календарем необходимо оговорить тот небезынтересный факт, что для некоторых из них отсутствуют четкие границы. В народном представлении праздник не ограничивался календарным днем, а охватывал несколько суток. Сведения, собранные среди знатоков народного быта, иногда не соответствуют друг другу. К примеру, праздник, посвященный патрону плодородия и покровителю браков Хуыцау-дзуар, в Куртатии отмечают весной, а в других местах Осетии – наоборот, осенью. О причинах подобного расхождения можно догадываться, о чем будет сказано ниже, но факт остается фактом.
Число аналогичных примеров можно было увеличить, но в данном случае важно показать существующий, вернее кажущийся разнобой. Ведь чередование народных праздников предстает как последовательность довольно крупных праздничных отрезков с размытыми границами. В каждом из них подчеркивается момент кульминации, с которым и связывается календарная дата. Более того, есть праздники, отмечаемые по два раза в год. Среди них такие, как Аларды, Тутыртæ, Фæлвæра и другие. По материалам Ел. Гутнова праздник в честь Мыкалгабыртæ отмечался четыре раза в год. После всех этих оговорок перейдем к рассмотрению праздников.

1. Зимний цикл

Зимний цикл начинается с праздника Цыппурс / Цæппорсе, предшествующего Новому году. Этот праздник соответствует православному Рождеству. Надо сказать, что это не просто календарное совпадение двух различных праздников. Осетинское название Цыппурс восходит к древнеиранскому слову со значением сорок. Происхождение этого слова связано с сорокадневным постом, который предшествовал в отдаленном прошлом этому торжеству. В 1928 г. Бекыза Каргиев писал, что некоторые осетины, преимущественно старшего возраста, постились на протяжении двух недель до праздника.
В качестве сравнения укажу, что православная церковь продолжает древнюю традицию говения. Один из постов, рождественский, начинается с 28 ноября и продолжается до 7 января. Праздник Рождества является днем разговения. В осетинской народной традиции после долгого вымывания актуальных свойств этнической культуры этот праздник сохранился лишь на уровне названия, известного далеко не всем слоям общества. Поэтому считаю возможным коротко остановиться на содержании двух понятий. Начну с поста.
До сих пор бытует упрощенное мнение, будто поститься, или говеть, значит просто воздерживаться от скоромной пищи – мясо-молочных продуктов. Однако истинный смысл, или идея, религиозных постов заключается прежде всего в духовно-нравственном очищении человека. Важную роль играет и физиологический аспект. Именно поэтому в такие дни верующим особенно предписывалось не совершать неблаговидных поступков, а пищу употреблять самую простую (см.: 11, с. 39). В настоящее время хорошо известно, что подобная диета оздоравливает организм, лучше способствует его переходу к следующему времени года.
Сам праздник начинался с того, что подростки набирали веток с колючками и «укрепляли» все элементы жилья, домашней утвари, хозяйственные постройки этими колючками. В праздничную ночь готовилось сытное угощение для домочадцев и ожидаемых гостей. Обильная и жирная пища должна была обеспечить сытую жизнь для будущих времен. Взаимное посещение и угощение соседей и родственников считалось хорошим тоном. На улицах перед домами жгли костры из соломы или корневищ девясила (Inula helenium) – «тоблæхъ», которые издавали сильный треск. Молодежь веселилась, устраивала прыжки через костры, разносила жар костров, а иногда жарила на них бараний жир. Вот как это описывал очевидец в самом начале нашего столетия.
«Почти около каждого дома складывались целые горы из сена, соломы, можжевельника и сосны для костров. В работе принимали участие все мужчины – от стариков до малолетних подростков, причем старшие складывали, а подростки суетливо бегали и приносили связки горючего материала. Наконец во всех видных местах приготовления были уже закончены. Был дан сигнал, и через несколько минут аул осветился целым заревом. Молодежь бегала вокруг костров, прыгала через них, приговаривая по-осетински: «Пусть все зло останется в огне». Затем все взялись за руки, образовали большой круг и начали петь и ходить вокруг костра. Старики вели беседы, судили и разбирали – у кого лучший костер, а лучший костер означал лучшую и надежнейшую молодежь.
После пения один из участвующих принес чашку пива, кусок шашлыка и часть курдюка и передал старшему из присутствующих. Тот поклонился, чтобы Бог дал им всем дожить до будущего праздника и, поблагодарив молодежь, бросил кусок сала в догоравший костер, произнеся: «Пусть наша жизнь будет приятна Богу, как приятно сало (сой) в нашем быту». Все столпились у костра. Я спросил о значении костров. Некоторые не знали совсем значение этого обычая, говоря, что он пришел к ним от предков; другие объясняли, что костры зажигаются в воспоминание того, что, когда рождался Христос, было холодно, а чтобы при рождении ему было тепло – и зажигают костры. Другие объясняли иначе и, между прочим, говорили, что, зажигая костры, они тем самым выражают радость о родившемся» (10, II, с. 230–231).
Празднование Цыппурс было преддверием Нового года, поэтому во многом напоминало соответствующую ему обрядность. Ведь многочисленные костры и жир были своеобразными символами, связанными с зимним солнцеворотом и началом нового цикла хозяйственного календаря, а также залогом обеспеченной жизни. Возможно, что идентичная направленность этого праздника с последующим и длительное запретительство народного и религиозного календаря способствовали его стяжению с официально разрешенным и всенародно отмечаемым праздником Нового года. Об этом свидетельствует и его второе название Ног азы сæр, засвидетельствованное в материалах Л. А. Чибирова. Это тем более вероятно, что между ними был срок всего в одну неделю.
В первую среду после праздника Цыппурс все осетины отмечали, а многие и продолжают отмечать, праздник Бынатыхицау / Бундор. Учитывая его откровенно демонологический характер, часто можно слышать и такие его названия, как Хæйрæджыты æхсæв / Кæйдæрты æхсæв / Дзинкъуртæ. К этому дню специально готовили ритуальные напитки – пиво, араку. Приносилась обязательно кровавая жертва, преимущественно козел, в крайнем случае курица. В последние годы, когда не все могут позволить себе широкий жест, установилась традиция жертвоприношения только курами. Учитывая день недели и характер праздника, предпочитают резать курицу черного цвета.
В недавнем прошлом, а именно в 20-е и первой половине 30-х годов XX века, в этот день из ясеневого дерева (кæрзбæлас) делали обереги в виде шипов или заколок, которые укрепляли на верхней одежде, головных уборах, дверных и оконных проемах, предметах домашнего обихода и утвари. Как и колючки на ветках, они оберегали дом, его обитателей и их хозяйство от возможных воздействий демонических сил.
В традиционном народном сознании данное божество находилось в сфере женских занятий. По этому поводу Б. Т. Гатиев замечал, что в устах осетинки «святые именуются не настоящими именами, а произвольными, которые дали им осетинки, коим обычай, требующий от них скромности, запретил называть святых теми именами, под которыми известны в народе, за исключением Аларды, Бынатыхицау и Хуцау-Дзуар. Кроме того, называть кого-либо из тех святых настоящим его именем значило бы выйти из приличия и уронить себя до степени бесстыдной женщины» (10, III, с. 182).
Представляется, что образ женщины проецируется на жилище со времен глубокой архаики. Женские работы по дому предполагали прямую связь с жилым помещением. В отношении к мужчинам это считалось отрицательной характеристикой. Прозвище фæныкгуыз (домосед) для мальчика было презрительно-ругательным.
Специфической чертой праздника была обрядность поедания жертвенной пищи. Сваренное мясо жертвенного животного или птицы разделывалось крупными кусками, при этом старались не повредить целостности костей. Ритуальная выпечка, напитки и отварное мясо ставились на стол. После этого хозяева гасили светильник и выходили из темной комнаты на короткое время. В старину накрытый стол покрывали буркой и покидали жилое помещение на более длительное время. Прежде чем выйти наружу, старший произносил молитвословие. Вот как молили Бынатыхицау в Центральной Осетии: «Бынатыхицау! Подай нам твою милость! Не искушай нас и не делай нам никакого зла, не тронь ни головы, ни лошадей, ни скота нашего, ни всего, что нам принадлежит. Вняв усердным нашим молитвам, прими эту жертву, это кушанье и это питье. Да будут они тебе последним воздаянием. Отними от нас твою волю и власть и скройся далеко от нашего крова, чтобы ни мы, ни дети, ни правнуки наши не потерпели от тебя зла. Чтобы урожай был обильным, а скот наш крепким» (8, с. 54).
В данном случае Бынатыхицау являлся своеобразным транслятором просьб к демоническим силам. Как об этом в 1868 году писал Инал Тхостов, «в молитве перед жертвоприношением умоляется только шайтан, и Боже избави, если произносящий молитву как-нибудь обмолвится и упомянет имя Бога или какого-нибудь святого, тогда всему семейству несдобровать: шайтан целый год будет преследовать его за оскорбление» (10, III, с. 58).
Другой автор в начале 1900 года сообщал по этому поводу, что «ни одна из частей зарезанного козла не должна быть выбрасываема. Рога, копыта и внутренности уносятся и зарываются в землю, все остальное варится. Сваренное мясо козла было собрано на один стол и тщательно сложено, тут же поставили чашку горского пива и положили два пирога.
Была собрана семья и по приказанию старшего все молча вышли из дома, затушив свечи, и должны были пробыть у дверей, не входя в дом, около двадцати минут.
Обряд этот имеет следующее значение. В каждом доме есть свой ангел-хранитель и дьявол. Домохозяин должен умилостивлять обоих одинаково и приносить им жертву: ангелу за то, что он охраняет дом, посылает здоровье членам семьи и вообще способствует благополучию дома, а дьяволу – чтобы он обходил их дом, не творил разных козней. Ну а так как дьявол любит козлов – свое творение, – то в жертву ему и режут козла; другой жертвы он не примет и другого мяса не ест, и может даже обидеться, если его не угостят козлятиной. Тогда его ничем не умилостивишь, все несчастия и бедствия обрушатся на дом; будет падеж скота, солнце выжжет хлеб и траву, а ливень снесет все оставшееся. «Больше бойся дьявола, чем ангела», – говорят осетины. Но дьявол не любит присутствия людей во время своей трапезы, а потому нас попросили выйти из сакли» (10, II, с. 231).
После продолжительной паузы домочадцы возвращались в помещение и, прежде чем приступить к трапезе, осматривали яства. Ни один кусок или глоток жертвенной пищи не должен был исчезнуть. В противном случае считалось, что в течение года семья может лишиться одного из своих членов. Весь характер празднества предполагал исключительно внутрисемейное поедание приготовленных кушаний. Не входящих в данную семью людей не угощали. Даже кровь и кости жертвы тщательно собирали и аккуратно зарывали, чтобы к ним не было никакого доступа. В эту ночь также на улице разжигали костры из соломы, и молодежь разбрасывала жар от этих костров.
Спустя ровно неделю от праздника Цыппурс в ночь с 13 на 14 января осетины справляют Ног бон / Нæуæг бон/ Анзи сæр, соответствующий Новому году. По замечанию В. Ф. Миллера, «теперешнее название Нæуæг бон - новый день - ведет свое начало, вероятно, со времен раннего христианства, с январского нового года, так как едва ли можно предположить, что древние предки осетин вели новый год с января. Некоторые черты празднества указывают на его связь с солнцеворотом и с русскою колядою» (7, II, с. 266).
По словам его осетинского информатора Таймураза Хетагурова, ночь накануне праздника, то есть 13 января, считается особенно священной. К этому времени хозяйки готовят из пшеничной муки лепешки в виде фигур людей, животных и разных предметов. Большая именуется деда, а другие - лæппынтæ, некоторые из них носят названия различных земледельческих орудий и ими угощают тех членов семьи, которым предстоит пахота.
Приготовляются также лепешки с сыром, под названием басылтæ, и большой пирог, называемый æртхурон. Съесть этот пирог должна вся семья, причем без посторонних. По авторитетному мнению профессора В. И. Абаева, названия этих видов ритуальной выпечки связаны с раннехристианским влиянием праздника св. Василия, который совпадал с новогодними днями. Второе слово обозначает не только ритуальный пирог, но и культовое название огня / света, который в далеком прошлом посвящался этому празднику. В этом смысле очень интересно диалектное название этой выпечки среди осетин-дигорцев – родзингæ.
Слово æртхурон буквально означает «огонь солнечный / огонь - дитя солнца». Что касается слова родзингæ, то здесь речь идет об окне (рудзынг / къæразгæ) - источнике света в жилом помещении. Такая интерпретация однозначно свидетельствует о том, что в архаические времена четко осознавалась прямая связь между важнейшим празднеством этого цикла - зимним солнцеворотом и главным ритуальным кушаньем.
Любопытно, что эта выпечка начинялась сложной по составу массой. Обильно клали лучший сыр, жир, яйца, отварные зерна злаков. По словам знатоков народного быта, этот пирог был очень сытным, а из-за высокой жирности начинки – труднопоедаемым. Тем более что на каждого члена семьи приходился один большой кусок, который, по ритуалу, надлежало съесть. Магический характер предполагал обеспечить каждому домочадцу успех в новом году, что достигалось поеданием одного куска от общего пирога. С этой целью в начинку добавлялись своеобразные символы будущего счастья – монетка, пучок шерсти, кусочек ткани и другие несъедобные апотропеи. Считалось, кому что достанется в процессе дележа пирога, тем тот и будет счастлив в наступающем году.
После того как вечером перед домом были разожжены костры, в очаг или печь вкладывали большой новогодний чурбан, который по-осетински назывался Ног боны къодах. Он должен был символизировать обеспеченность семьи дровами, огнем, светом и теплом. К позднему вечеру семья в полном составе собиралась в доме вокруг стола. «Мужчины садятся у столиков для ужина. Хозяин дома произносит с обычными обрядами длинную молитву, в которой высказывает разные пожелания для грядущего года и благодарит Бога за прошедший год, каков бы он ни был для его семьи. В молитве стараются не забыть ничего желательного, так как существует убеждение, что именно в это время, то есть при начале года, Бог распределяет всякое добро на весь будущий год. По окончании ужина домочадцы не спят, потому что ожидают прихода поздравителей. Все мальчики и молодые люди аула небольшими партиями отправляются бродить из дома в дом с поздравлениями. Подходя к дому, они начинают петь песню («Хæдзаронтæ / Басилтæ». - В. У.)...
После этой песни колядовщики набирают в дровяном сарае щепок и входят в саклю со щепами в руках. Бросая их на пол, они говорят: дай вам Бог столько счастья! (уал хорзæхы уын Хуыцау раттæд // ауал хуарзи уин Хуцау раттæд!). Потом каждый из поздравителей обращается к хозяину или к хозяйке с поздравлениями и пожеланиями: да застанет вас каждый год этот праздник в еще лучшем виде (Ног бон уыл алы аз хуыздæрæй цæуæд // О Басилтæ уæбæл али анз хуæздæрæй цæуæнтæ).
Если между колядовщиками взрослые, то их угощают в сакле, а мальчикам дают лепешек, бараньих ножек, наливают пива в принесенный ими бурдючок и просят потанцевать. Некоторые из пришедших надевают маски, выкроенные из бурки, и пугают детей. Затем, получив подачку, колядовщики переходят в другой дом, избегая дома, в которых в течение года произошло какое-нибудь несчастье. Но хозяева посещенного дома не могут спать по уходу колядовщиков, потому что на смену первой партии является новая, и так продолжается с перерывами до самого утра.
На рассвете хозяин дома раскладывает на дворе пучки соломы по числу умерших членов рода и зажигает их со словами: «Рухсаг ут, нæ мæрдтæ! Уæ зынджы хай макæд ахуыссæд // Рохсаг уотæ нæ мæрдтæ! Уæ зинги хай макæд ниххуссæд! Будьте светлы, наши мертвые, доля вашего огня да не потухнет!» При этом им руководит мнение, что он таким образом снабжает мертвых новым огнем на наступающий год.
В день нового года посещают друг друга мужчины с поздравлением. При этом есть примета, что первый гость приносит счастье или несчастье в наступившем году. Гость входит с теми же обрядами и пожеланиями, как ночные колядовщики. Хозяева замечают, кто был у них первым гостем, и если в течение года случается удача или несчастье, приписывают то и другое его приходу. Взаимные посещения и угощения продолжаются несколько дней подряд» (7, II, с. 267-269).
Многочисленные свидетельства обрядовых действ, связанные с праздником зимнего солнцеворота, дают возможность говорить об их высокой значимости в календаре. Они были связаны, в первую очередь, с обеспечением планетарных задач, с непосредственным привлечением первичных сил природы. Поэтому зимний цикл включает значительное число праздников с идентичной структурой. Замечено, что обрядность этих дней – игровая. Но это не обычные развлечения. Такая игра глубоко серьезна по своей сути и осознавалась, особенно в древности, как ответственная деятельность, усилие, направленное на то, чтобы стимулировать перманентную жизнь.
С этим аспектом связана и обрядность второго дня нового года. Собственно, не дня, а ночи, известной среди осетин под названием фыссæн æхсæв / «ночь писания (судьбы)». В эту ночь девушки гадали о своей будущей судьбе, браке. Большая роль отводилась и вещим снам, которые провоцировались путем поедания пирожков с начинкой из соли - цæхджын гуылтæ. Во сне девушке, обуреваемой жаждой, снились соответствующие видения будущей жизни, естественно – счастливой.
Тема новогодних празднеств и обрядов достаточно обширна и многомерна. Учитывая конкретные цели нашей книги, ограничу данный сюжет вышесказанным и позволю себе перейти к следующим праздникам цикла. Тем более что в соответствующих разделах последней главы речь вновь коснется новогодней обрядности.
Спустя шесть дней после празднования Нового года осетины отмечали праздник Доныскъæфæн, совпадающий с христианским Крещением. Календарная дата его относится к 19 января по новому стилю. В этот день рано утром младшая невестка или девушка, в крайнем случае мальчик, отправлялись за водой к источнику. Каждый представитель семьи брал с собой фигурные печения дедатæ / басилтæ, кусок сыра или жира, зерна злаков, солод или лепешки задын-тыппырон.
Произнеся молитву водному источнику и его святым патронам, они бросали в воду отломанные части фигурных хлебцев, как правило, головы, кусочки сыра, жира, лепешек. Считалось, что после этого жертвоприношения семья обеспечивала себе безбедное существование в течение года. Обряд этот рекомендовалось совершать молча. «Принеся воды, она будит домашних со словами: «Вставайте, я принесла вам воды медовой и маслянистой (сойджын.– В. У.)». Все встают, моются в принесенной воде, и принесшая воды делит между ними лепешки» (7, II, с. 269). Обычно это бывали остатки фигурок, головы которых были пожертвованы водной стихии.
Естественно, что это была самая лучшая, сакрально чистая вода. Ею пользовались для очищения, ведь она, как подательница всех благ, должна была обеспечить благостное состояние семьи, дома и их хозяйства. Поэтому каждая семья спешила принести эту ценность скорее домой. Возможно, этим фактом и объясняется народное название праздника Крещения Господня Доныскъæфæн, буквально – время «быстрого несения воды».
В воскресенье, вернее, в ночь на первый понедельник после Нового года, в особенности среди жителей равнинных селений, устраивают поминальные торжества Мæрдты бадæн/ Бадæнтæ. Другая часть населения отмечает эту дату весной за неделю до Пасхи, в Вербное воскресенье. По объяснениям одного из информаторов профессора Б. А. Алборова, «прежде этот день отмечали в ночь на Вербное воскресенье... И сейчас его так отмечают в горах. А у нас поменяли в ночь на понедельник после Нового года. Кто и зачем поменял, этого не знаю» (3, ф. 19, д. 92, л. 105).
Отмечают этот день только в тех семьях, которые в прошлом году лишились своих близких родственников. С утра до вечера идут приготовления и сборы родственников. Вот как об этом писал в 1850 году Н. Берзенов: «К сумеркам все входят в саклю. Ближайший из родственников умершего с двумя палками в руках стоит в углу сакли и от души плачет и рыдает. Палки отбираются у него и вяжутся веревкою крестообразно. Затем приносят одежду покойника... и все это одевается на палки весьма искусно и оригинально. Сделанное таким образом чучело, в котором олицетворяется как бы сам покойник и даже, по мнению осетин, переселяется его душа, ставят на скамейку, нарочно для этого приготовленную; кругом скамьи раскладывают все любимые предметы покойника… Заботятся также и о желудке покойного – ставят перед скамьею кашу и бутылку араки.
Собравшись вокруг скамьи, на которой находится чучело, мужчины по одну
сторону, женщины по другую, начинают плакать и сетовать... вопли, стон и рыдания, оглушая слух и раздирая сердце, сливаются в один отчаянный крик, суматоха продолжается всю ночь.
На другой день происходит конская скачка, способствующая, по мнению осетин, спасению души покойника, которая до тех пор находится в Джегеннем в нестерпимых муках – это как бы выкуп за душу» (10, I, с. 96-97).
Здесь необходимо добавить, что праздник в трансформированном виде и без скачек сохраняется и в наши дни. Отмеченный факт разнобоя в его календарном устройстве не вызывает нашего смущения. Перед началом и в ходе сельскохозяйственных работ обряды направлены на будущее, на достижение результата. С одной стороны, в праздниках зимнего цикла подчеркивается идея смерти, присутствия мертвых. Для их умилостивления совершают обряды, аналогичные поминальным. Их ублажают, чтобы заручиться их поддержкой и добрым отношением в делах. С другой стороны, в весеннем цикле подчеркивается идея перехода смерти в жизнь, регенерации вчерашнего умирания в сегодняшнее новое оживание.
Во вторую субботу после Нового года, а именно в ночь на воскресенье после проведения Бадæнтæ, начинается Фæцбадæн. Этот праздник, известный только среди осетин-дигорцев, не только предварял, но и охватывал третью неделю начавшегося года.
В течение пяти дней общество изолировалось от внешнего мира. В эти дни «не принимают никого в свое селение и никого не выпускают из него. Раз путника застал фæцбадæн в ауле, он уже должен ожидать окончания праздника, то есть так называемого выходного четверга. Мало того, гость, по требованию жителей, должен принять деятельное участие в самом празднике, искупив свое жертвоприношение Идауæгу - дзуару, в честь которого установлен праздник...
В продолжение первых четырех дней каждая семья совершает свой кувд у себя дома, но двери для посторонних не запираются, а, напротив, все четыре дня проводят во взаимных посещениях. На пятый день праздник принимает характер общественного пиршества. Захватив с собою напитков и съестного, все мужское население отправляется с песнями по дороге, ведущей из аула в местность Гъазæндон, по которой с первого дня праздника никому не разрешалось проезжать. Здесь около дзуара Идауæг проводят весь день в торжестве, пении и пляске и только поздно вечером расходятся по домам. Этим заканчивается праздник и с того дня желающим разрешается как выезжать из аула, так и въезжать в аул. Заметим, что в течение праздника запрещено прикасаться к мертвому телу, и потому не допускается погребение» (7, II, с. 283).
По сведениям дореволюционных знатоков народного быта Куку Гатуева (о. Алексей) и Габуди Туккаева, этот праздник был установлен в память об избавлении от эпидемии чумы (еминæ), роль в этом чудодействии приписывают Идауæгу, которому и поклоняются благодарные потомки. Характер праздника проясняет нам причины имитируемой изоляции во время былой эпидемии и запрет на погребения в эти дни. Воспроизводилась своеобразная санитарно-гигиеническая защита тех далеких лет.
Что касается названия праздника, то можно сказать следующее. В осетинском языке бытует слово фæстинон, означающее «выздоровление / состояние после болезни». В. И. Абаев считает: «Вероятно, из фæс-цин-он, буквально «после радости (цин)». Болезнь эвфемистически названа «радостью», так как она, по древним воззрениям, насылается божеством. Чтобы задобрить это божество, болезни, особенно эпидемические, назывались у многих народов льстиво-ласкательными именами. Задобрить уходящую болезнь было особенно важно, чтобы она не возвращалась» (5, т. I, с. 464). Первоначально праздник, вероятно, назывался Фæстинон бадæнтæ, буквально «посиделки по случаю выздоровления». Однако впоследствии произошла редукция, или стяжение, до известной, но малопонятной ныне формы.
Для нынешних осетин столь малопонятным, а для многих вообще неизвестным, является праздник Наф. В прошлом он отмечался в субботу после первого новолуния в новом году и длился целую неделю. Например, в 1992 году этот праздник падал на 8 февраля. О размахе праздника и сопровождавшего его угощения можно судить по выражению нафы куывд - «обильное угощение». Сохранилось несколько названий в форме «Иры наф / Уналы наф / Хæрисджыны наф / Бураты наф / Нæхи наф». Подобные варианты свидетельствуют о том, что этот праздник касался соответственно всей Осетии, отдельного села или фамилии.
Праздник отмечался всей фамилией или селом по принципу ежегодно выбираемых организаторов из тех конкретных семей. Из подворно собранного зерна варили пиво, выпекали больших размеров пирог гуыдын, в чем-то напоминающий новогодний æртхурон. Их делали по числу домохозяев-участников праздничной трапезы.
Материалы Л. А. Чибирова позволяют сопоставить этот праздник с аналогичным празднеством Габони кувд в горах Дигоргома. Торжества были посвящены в первую очередь патрону плодородия. Ритуальная выпечка, характерная для конкретных празднеств, символизировала родовое единство. Изыскания В. И. Абаева показали тесную связь слова наф с божеством рода, где типологическим синонимом его является восточнославянское божество Родъ. Следовательно, это был праздник родового патрона, восходящий к древнеиранскому культурному миру. В связи с этим проясняется значение некоторых культовых слов и выражений. Найфат означает место родового святилища из Нафыуат – «место рода / фамилии». Еще большую смысловую нагрузку несет Иры наф – «праздник осетинского рода» (5, т. I, с. 148, 151).
В зимнем цикле народного календаря важное место отводилось празднику Комахсæн. По названию и характеру этот праздник соответствует христианскому Заговению. В зависимости от новолуния между Новым годом и Комахсæн бывает от пяти до семи недель. Уточнить этот «скользящий» праздник позволяет день Великого поста, которому предшествует двухнедельный Комахсæн. Как было сказано ранее, в наши дни уточнить интересующие даты «скользящих» праздников позволяют пасхалии – соответствующие таблицы о праздниках, ис¬числяемых по лунному календарю.
В 1993 году начало двухнедельного подготовительного рубежа перед Великим постом во славу Христа – Чырыстийы мархо – падает на 21 февраля. Как учит православие, в дни поста человек должен больше думать о нравственном очищении. Большим подспорьем в этом выступает запрет на скоромную пищу, «так как сытная пища вызывает у нас, – говорится в «Законе Божьем», – желание не молиться, а или поспать, или же, наоборот, резвиться». Но, как и в христианстве, осетинский праздник накануне поста имеет подготовительные недели. Первая из них называлась Фыды комбæттæн - «мясопустная неделя». В ночь на понедельник приносилось обязательное жертвоприношение. Об этом свидетельствует и специальное название этого дня – Галæргæвдæн хуыцаубон.
Начавшаяся неделя открывала праздничный отсчет времени. Родственники, соседи приглашались друг к другу отведать обильного угощения, заранее приготовленного к этим дням. Не пригласить в дом гостей в эти дни считалось предосудительным фактом, своеобразной антинормой. В понедельник вечером вновь устраивалась сытная трапеза, а сам день проходил под знаком самого строгого божества осетинского пантеона и назывался «фыццаг / хæргæ Аларды». Прогневавшие его болели оспой и даже в случае выздоровления всю жизнь носили на лице следы своего контакта с ним.
Касаясь обрядности этого дня и вообще культа Аларды, следует подчеркнуть его существенную особенность. Весь он был построен на страхе перед гневом, на лести и ублажении. В то же время осетины стремились ни под каким видом «не приближать» Аларды к себе. Все это, безусловно, и привело к тому, что святилища этого грозного святого возводились фасадом в противоположную от села сторону. В молитвословиях его просили: «Гъе Аларды, дæ чъыл-дыммæ дын кувдзыстæм, де "ргом нæм ма раздах / О Аларды, спине твоей будем молиться, лицом к нам не развернись».
Последующие дни проходили в веселье и пиршествах. Среди молодежи особой популярностью пользовались игры в альчики (хъултæй хъазт) у мальчиков и в камушки (тыччытæй хъазт) у девушек. В четверг до полудня все держали пост во славу всех святых (дауджытæ), а вечером шло разговение. Все работы в этот день, включая уборку жилого помещения, были строго запрещены. По этому дню старались предугадать погоду. Считалось, что чистое небо обещает безоблачные дни до самой Пасхи, а год будет сухим. Суббота мясопустной недели отмечалась как день поминовения усопших. Любопытно, что этот день - суббота перед Масленицей - признается в православии как один из дней общего поминовения усопших. Имеются в виду так называемые родительские дни.
Следующая неделя в осетинском календаре называется Урсы къуыри, что в христианстве соответствует очередной подготовительной неделе перед Великим постом, так и называемой «сырной» или «сыропустной». В народе это время известно как Масленица - один из самых веселых праздников. К этому времени в каждой осетинской семье заранее бывали готовы специально сделанные сыр, масло и прочие высококачественные молочные продукты.
В воскресный вечер готовили праздничный стол, на котором последний раз перед Пасхой ели мясную пищу. Как правило, ее готовили из мяса соответствующих жертвоприношений предыдущих дней. В понедельник население держало пост до вечера, а потом готовили ужин, состоявший только из кисломолочных продуктов, выпечки, яичницы. Этот день назывался Фæстаг Аларды / Алардыйы комбæттæн.
Это время сопровождалось не только сытными застольями, хотя и без мясной пищи, но и различными играми и весельем молодежи. Исследователи обратили внимание, что активное участие молодых людей в праздниках сезонных циклов было весьма целесообразно. С одной стороны, помимо этого диахронного контакта, молодежь, как синоним нового, нарождающегося, персонифицировала приближающийся цикл весенней календарной обрядности и нового этапа в жизни общества.
Об этом свидетельствует и обрядность в субботу недели Урсы къуыри Цæрвтæкъахæн, как раз накануне православного Прощеного воскресенья и начала поста. В этот день готовили постное угощение, а женщины и девушки мазали маслом верхние части окон и дверей в доме. Поэтому день назвали Рудзгуыты бон. Традиционные поверья всегда уделяли должное внимание входным и световым проемам жилого дома. Именно они являются реальными каналами проникновения в дом, обитель семьи, всех новых качеств, происходящих в окружающем мире. Зима продолжает свой размеренный ход, но в природе происходят неуловимые пока изменения, связанные с приближением нового сельскохозяйственного цикла.
В воскресенье вечером последний раз накрывали сытный праздничный стол и вдоволь ели. Это было своеобразное ритуальное обжорство, ибо ели до изнеможения. Назавтра, с утра начинался Комбæттæн – Великий пост, кроме того, считалось, что по этому дню будет определяться сытое состояние человека в текущем году.
В понедельник уважающие себя люди до обеда постились во славу Уастутыра. По замечанию бытописателя Алмахсита Канукова, «к обеду готовятся три пирога, начиненные солью, и затем жарят кукурузу. Пироги предназначаются для Тутара, а жареная кукуруза для лошади св. Георгия. Пастухи же в этот день держат пост до вечера и при восходе солнца завязывают в шапки камень и бедренную баранью кость: «Пусть будет так же завязана пасть волка и во рту его пусть будет такой же камень»» (10, III, с. 68).
В последующие дни поочередно держали еще три «специализированных», или именных, поста. Во вторник говели во славу Уастырджи, причем не только мужчины, но и женщины. Те, у кого были дети, держали пост за детей мужского пола, а у кого не было, и с ними незамужние девушки, – за братьев. В среду до полудня девушки держали Цъиуты ком, так называемую «птичью у разу» и, разговевшись, молились о том, чтобы Тутыр не позволял птенцам клевать хлеб. В этот день старались умилостивить святых: Тутыра, Георгия и Аларды. Лес, срубленный в этот день, якобы обладает наибольшей крепостью. В этот день стригут гривы и хвосты годовалым жеребятам и верхнюю часть шеи волам (10, III, с. 68).
В четверг отмечался день праведности и успеха – Рæстæйы бон. Первую половину дня обязательно постились, а во второй, разговевшись, молились, чтобы святые праведники способствовали успеху всех их дел и начинаний. Тот же Алмахсит Кануков писал сто лет назад: «Этот день по преимуществу праздник женский... В этот день со всего квартала женщины несут кушанья и напитки в тот дом, на который пала очередь. Когда соберутся женщины со всего квартала, то устраивается складчина и на собранные деньги покупается рыба.
Когда будет все готово, то, помолившись святым и божкам, чтобы они и на будущий год послали им успех в делах, собравшиеся принимаются за еду, питье и веселье. Очередь нарушается в том случае, если в истекшем году кто-либо в квартале женился или у кого-нибудь родился мальчик, тогда с этих домов берется штраф без очереди. Если таких счастливцев было несколько в разных домах, то в доме одного из них устраивают внеочередное сборище, а с других берут штраф кушаньями и напитками. Если очередь падает на такой дом, в котором был покойник в истекаемом году, то такой дом освобождается от сборища в нем веселящихся женщин» (10, III, с. 69).
Перечисленные виды специальных постов, начинавшихся с праздника Комбæттæн, совпадали с очень популярными торжествами, известными под названием Стыр Тутыртæ. В свое время Б. Т. Гатиев писал: «Тутыр - имя св. волков. Христиане-осетины под этим именем разумеют Федора Тирского, которому волки не только повиновались, но даже лизали ему ноги... Праздник этот, или лучше пост постов, соблюдается в чистый понедельник. Прекратив обычные свои занятия, горные жители - стар и млад - весь день от восхода и до захода солнца не пьют и не едят. Юноши, пожилые и старики собираются на нихас, где кадагганаг – знаток отечественного предания, легенд и сказок – занимает их, распевая с помощью двухструнной балалайки (хъисын фæндыр. - В. У.) предания о чудесных делах предков» (10, III, с. 175).
В дни Стыр Тутыртæ начиналась активная подготовка к весенне-полевым работам. Сельскохозяйственные орудия, изготовленные в три дня весеннего Тутыра, как и домашние животные, особенно быки, рожденные в этот срок, окружались ореолом магической силы. Все дела и слова имели в эти дни такой вес и значение, что не подвергались никакому сомнению. Более того, даже кровники не смели мстить в этот праздник, запрещались и всякие боевые или вооруженные действия.
В этот праздник важная роль отводилась магическим действам. Кузнецы изготовляли железные крестики и треугольные апотропеи, которые, по представлениям осетин, считались лучшим средством от демонических сил. Детей водили в кузню. Положив руку ребенка на наковальню, кузнец маленьким молоточком ударял по ней два раза. Все это сопровождалось магическим заговором «Уац-хуас, Тутыры фæдзæхст фæут / Уац-хуас, будьте благословенны Тутыром». Сакральные действа совершали и над жеребятами, которым стригли гриву, хвосты, чтобы потом взамен их выросли крепкие и хорошие. Кроме того, жеребят заговаривали для безопасности от псов Тутыра, как осетины эвфемистически называли волков.
Обращаю внимание на то, что среди многочисленных развлечений бытовала игра, включавшая игровым контекстом взаимные колотушки по спине, сопровождаемые возгласами «Тутыр гуыппæн конд у / Тутыр создан для колотушек» (5, т. Ill, с. 322). Считалось, что все это будет содействовать силе и плодородию как людей, так и земли. Интересную параллель этому можно найти древнеримском празднике пастухов, который назывался Луперкалий (от лат. lupus - волк). Он был посвящен очищению и плодородию. На нем осуществлялся аналогичный обряд по отношению к женщинам, что должно было обеспечить им плодовитость.
Рассматриваемый праздник имеет очень древние корни. Подробнее об этом можно узнать в специальной статье моего коллеги К. К. Кочиева (12, с. 58- 66). Со своей стороны, укажу на два достаточно интересных факта.
Выше уже было отмечено совпадение праздника Стыр Тутыртæ с кануном поста. Дни Тутыртæ считались днями мира и благоденствия. Даже кровник эти праздничные дни должны были простить своих обидчиков. Мне представляется, что здесь мы вновь сталкиваемся с фрагментом христианского учения. В воскресенье накануне поста «христиане имеют благочестивый обычай просить в этот день друг у друга прощения грехов, ведомых и неведомых обид и принимают все меры к примирению с враждующими. Поэтому это воскресенье принято называть «Прощеным воскресеньем», после которого наступает Великий пост» (11, с. 678).
Рассматриваемые дни считались очень значимыми в цикле годового хозяйственного календаря. Даже совпадение с постом не затенило их веселого праздничного характера. Известные факты позволяют предполагать, что Стыр Тутыртæ принадлежит к той категории праздников, которые знаменуют конец одного природного цикла и начало другого – момент, важный для всякого традиционного общества. Отмечая переход от зимы к весне, три дня Тутыртæ олицетворяли собой космогоническое обновление, стремление обрести сакральную чистоту, свойственную изначальному состоянию мировоззрения. В этом смысле подготовка и переход к весенним полевым работам является лишь одним аспектом символики циклического возрождения. Если вспомнить, что этот праздник, как правило, отмечают в марте, в том месяце, когда 21 числа начинается астрономическая весна, то предложенные интерпретации оказываются правомочными.

(продолжение следует)