Аминон
Структура обозначенного образа сложна, а место, в котором находится этот образ, символично. Путь в Царство мертвых и граница (стена) этого царства, пересекаясь, образуют символический крест, в средокрестии которого лежит точка ворот. Средоточие ворот – точка истока и возврата, точка пересечения пути к истине и границ гордыни (самости), границ эго, границ своего собственного «я», которое необходимо преодолеть до начала пути к Сумрачному граду. Его врата, место разрыва стены, есть одновременно и место разрыва цепи перерождений, символ схождения внутреннего и внешнего к тому свертывающемуся Единству, в котором уже не существует различий внутреннего и внешнего. И все это произойдет с душой лишь при условии, если Аминон пропустит ее в Вечный град, а значит, Аминон, по сути, и есть врата его.
Только высший божественный суд может решить – кого пропустить через мост, а кого остановить и отправить вниз. Сбрасывание души в Реку смерти – это отправка духовной материи в первоэнергию (Первохаос), из которой только и может появиться новое духовное пространство, новое его формирование, обретшее утерянный смысл через очистку души, т.е. через чистилище.
Само движение души к Аминон – это движение к последней черте, за которой наступает другое, внеонтологическое, истинное существование. Именно эти функции Богини породили представление о том, что умирающий уходит в «истинный мир» – пространство (лоно) Божественной матери, где нет социальных различий и несправедливости, унижений и бед, где все равны как братья, да они таковые и есть для Великой матери.
Прохождение души через «Врата» Великой матери – Аминон реконструирует древнейшее представление о земле как о Космическом лоне. По меткому определению М.М.Бахтина, это «вселенское тело» «представляет и воплощает в себе весь материально-телесный мир как абсолютный низ, как начало, поглощающее и рождающее, как телесную могилу и лоно, как ниву, в которую сеют и в которой вызревают новые всходы». Еще не забывшая форму тела – душа воина, прибывшая к Аминон, носит отпечаток мужской внеприродной формы, вертикали, активности. Входя же во «Врата» Аминон, этой любящей и строгой Матери, душа обретает высшее наслаждение пассивностью (вспомним, что руководит ею, провожает ее ребенок). Ощущая Мать, душа стремится не отделиться, а слиться с ней навеки. В этой связи Аминон, как Космическое (Земное) Лоно, пропускает, вбирает, впитывает в себя душу как мужское семя, а вместе с ним растворяет и мужское бытие.
Тот же М.М.Бахтин продолжает: «Все неземное, страшное оборачивалось землею, она же – родная мать, поглощающая, чтобы родить сызнова, родить больше и лучше. На земле не может быть ничего страшного, как не может его быть на материнском теле, где кормящие сосцы, где рождающий орган, где теплая кровь. Земное страшное – это детородный орган, телесная могила, но она расцветает наслаждением и новыми рождениями». В этой цепочке умирающая жизнь вызывает (порождает) новую жизнь, выходящую из центра – лона (Врат) Аминон. Поэтому-то в народном сознании нет и никогда не появится ощущение демографической катастрофы. В его представлении народное тело, «вечно растущее и вечно торжествующее тело, чувствует себя в космосе, как в своем родном доме». «Не страшна ему и смерть; смерть индивида – только момент торжествующей жизни народа и человечества, момент, необходимый для обновления и совершенствования их». Этот апофеоз вселенского порождения мира, перерождения народного тела психологически защищал древнее общество, отражаясь в текстах его обрядово-ритуальных практик.
Действия Аминон размеренны, взвешенны, этот божественный персонаж предстает в виде вселенских весов правды и лжи, добра и зла – в конечном результате которых ошибка невозможна. Для древнего человека Аминон – персонаж высшей нравственной силы, охранитель истины, перед которым исповедь «подсудимого» сравнима с покаянием ребенка перед родителем, которому нельзя лгать и которого невозможно обмануть, а наказание от которого всегда справедливо. У каждого человека в его жизни таким святым персонажем является мать. В жизни архаического общества ее заменяет Мать-земля. Настораживает нас то, что из всех дошедших до нас фольклорных текстов только в нескольких божественный облик Аминон обозначен как существо женского пола.
Причина такой половой полярности кроется в особенностях мифологии алан-осетин, прошедшей сложный путь во времени и в пространстве, обусловивший закамуфлированность сакральных образов, смену ориентиров во внешнем виде и оценке поступков мифологических персонажей. Нартовский эпос осетин записывался его исследователями в XIX, XX веках от народных сказителей. Между тем, окончательное его формирование относится к эпохе средневековья. За это время почти тысячелетняя христианская традиция и сложные геополитические условия существования народа, его выборы и ориентиры повлияли на имена мифологических персонажей, внутренне все еще остававшихся архаическими, заменив их внешними признаками представителей нового христианского пантеона, отчего первые стали окрашиваться в пользу последних отрицательными тонами. Подобная политика не нова в истории человечества. Так обошлись не только с божественной алано-осетинской космогонией, объявленной язычеством, – так всегда и везде новая, молодая и цельная религиозная система идеологически расправлялась со своими предшественниками. Поразительно при этом, что осетинская мифология, тем не менее, сохранила свой богатый архетипический религиозный пласт.
По всей видимости, с момента официального принятия христианства в Алании на рубеже IX – X вв. божественный образ Матери-земли постепенно трансформировался в новый святой образ – Богоматери Марии, зафиксированный у алан-осетин как Мады Майрæм. Но при этой трансформации святой образ не потерял своего архаического звучания. «Мады Майрæм, осталась ты дзуаром предков,/ Не лишай нас счастья наших предков». «Ты мать народа, Мады Майрæм,/ Прими наши жертвоприношения,/ Чтобы имя твое мы вспоминали во славу и сладость!/ Пусть будут под твоим покровительством/ Те малые дети, которых ты делаешь!». «Ой, наша госпожа, наша великая надежда Мады Майрæм!/ На каждом холме твои молельни…».
Разговоры о язычестве осетин оторваны от контекста истории других народов*. В XVII в. «тишайший» царь Алексей Михайлович, отец Петра I, специально посылал карательные отряды разгонять праздничные языческие гуляния русских крестьян. Как и в России, в Алании христианство воспринято было двояко: верхушкой – ортодоксально, народом – в сочетании с тысячелетними традиционными верованиями предков. Разрушение аланской государственности в процессе монголо-татарского геноцида привело к еще большей сублимации христианства в древние сакральные верования алан-осетин. Однако концептуальная близость обеих мировоззренческих идеологий (или такое их представление в народном сознании) позволило им мирно сосуществовать в духовных телах одних и тех же божественных персонажей.
Сакральный образ Богоматери – Мады Майрæм (Матери Марии) – имел и имеет на территории Осетии широкое распространение и множественные упоминания в названиях церквей, святилищ, священных мест (деревьев, камней, полян). Каждое селение (или группа селений) в горах имело свое святилище Мады Майрæм. По традиционным поверьям осетин, святой образ Мады Майрæм был добрым покровителем чадородия. Женщины обращались к этому святому с просьбой о потомстве и о их здоровье.
В праздник Майрæмкуадзæн (Успение Пресвятой Богородицы, 28 августа) паломники стекались в Зругское ущелье Осетии, к стенам средневекового храма ХI века Зруджы Зæрин Майрæм, построенного во славу Мады Майрæм – Матери Марии, Божественной прародительницы. В день Успения осетины отмечали праздник Ног дзуар (Новая святая покровительница), связанный с чудотворной иконой Иверской (Моздокской) Божьей Матери, по преданию, подаренной аланам грузинской царицей Тамар (племянницей осетинского царского дома). Переселившись с гор во Владикавказ, осетины посвятили своей древней святыне сначала место для поклонения, а в 1814 году – церковь во Владикавказе, во имя Пресвятой Богородицы – Ног дзуар. В 1822 г. во Владикавказе разыгралась холерная эпидемия, во время которой осетины денно и нощно, одетые в рубища и с босыми ногами, коленопреклоненно молили о защите и покровительстве свою святую.
Из всего вышеприведенного следует, что в недавнем духовном прошлом алан-осетин большую востребованность имел культовый образ Мады Майрæм, проявлявший свое социоорганизующее, созидающее начало в народе, идеологически восходя к мифологическому образу Матери-земли. Его функция судьи души, уходящей в преисподнюю (Аминон), была потеряна и передана новому мужскому божеству, владыке, или как его называли в обрядовом тексте «начальнику мертвых» – Барастыру. Но в рассматриваемой нами фреске божественный образ все еще хранит свое истинное лицо женской Богини, поклонение которой началось с момента обретения человеком символического сознания.
Продолжение следует.
Валерий Цагараев,
из книги «Искусство и время»
