20 мая 1992 года. Как это было.
Шура Дьяконова, 1930 г.р.
Весной 1992 года обстановка в Цхинвале опять была крайне напряженной. Грузины обстреливали город регулярно. Мы с мужем жили в селе Сохта Джавского района РЮО. В ночь с 17 по 18 был сильный обстрел города, грохот от стрельбы был слышен и в нашем селе. Я всю ночь глаз не сомкнула, все мои дети находились в Цхинвале, очень за них беспокоилась. Наутро мы встали и решили с мужем приехать в город, повидать детей. Город сильно обстреливали, мы еле по улочкам и тупикам добрались до квартиры сына. Сыновья у меня тогда стояли на постах, защищали Родину. В этот день мы обошли детей, навестили дочерей, они тоже проживают в Цхинвале. На второй день, 20 мая, решили вернуться домой. Сын нас не отпускал, умолял, чтобы остались еще день, что он сам нас отвезет. Но мы решили ехать. Муж мой, Георгий Остаев, был чем-то сильно взволнован, места себе не находил. Когда я поинтересовалась, что с ним, он сказал, что всю ночь не спал, что предчувствие какое-то нехорошее. Наверное, предчувствовал свою смерть…
Мы пришли на автобусную остановку, и стали ждать транспорта. Мимо проезжало много легковых машин, но мой муж почему-то их не останавливал, ходил взад-вперед, волновался сильно. Потом, когда подъехал этот грузовик, он вскочил с места, и мы первыми взобрались в кузов машины. Как говорится, от судьбы не уйдешь. Людей было много, даже повернуться нельзя было. Мы поехали. По дороге машина несколько раз останавливалась, там что-то ломалось, но парни ее быстро чинили. Я стояла и держалась за борт кузова, мой муж стоял за моей спиной, тоже держась за борт. Когда мы доехали до подъема, вдруг раздались выстрелы. Послышались крики, началась паника. Вдруг один мужчина, который стоял рядом со мной, крикнул, чтобы все ложились на пол. Я упала на колени. Стрельба все не прекращался. На меня упали люди, я оказалась под трупами. Везде лилась кровь. Я кое-как схватила подол плаща своего мужа, и умаляла его, чтобы он не вставал с пола кузова. Откуда мне было знать, что он меня уже не слышит. Я оставалась в таком положении некоторое время. Потом стрельба прекратилась, и я услышала, как кто-то кричал на грузинском языке: Быстрее, быстрее, уходим, уже пора! Только тогда я поняла, что на нас напали грузины. Кое-как выбравшись из-под трупов, я начала искать своего мужа. Он лежал на полу лицом вниз. Я начала его трясти, приподняла его голову. Он смотрел на меня невидящими глазами. У меня как-то помутился рассудок, я уже не соображала ничего. Начала сильно рыдать. Одна женщина, у которой из руки сочилась кровь, успокаивала меня, говорила, что плакать нельзя, грузины услышат и убьют нас. Там был один маленький мальчик, он ехал с дядей. Ребенок был ранен. На дядю страшно было смотреть, он весь дрожал, прижимая маленького ребенка к груди, прося его не умирать. Как будто он сам это решал, бедный. Он одним из первых выпрыгнул из кузова с ребенком в руках. Грузины расстреляли и его, и ребенка…
Все, кто тогда вышли из машины, их расстреляли. Через некоторое время, когда все стихло, выбралась и я. Я была страшно напугана, не понимала ничего. Бросилась бежать в лес. К тому времени, наверное, в городе уже узнали о произошедшем. Как мне потом рассказал сын, он, приехав на место трагедии, стал искать среди трупов нас. Отца он не узнал, у него голова была прострелена. Не найдя нас, вернулся опять в город. К тому времени их уже привезли в больницу. Сын там тоже стал искать отца. Нашел его. Бездыханного. Я в это время ходила по лесу, ничего не понимая, не соображая, я была не в себе. Кое-как выбралась на дорогу, и направилась в сторону города. Через некоторое время мимо проехала машина, меня посадили и привезли в дом сына. Эти ужасы навсегда остались в моей памяти, я никогда не забуду глаза детей, которым пришлось увидеть в таком нежном возрасте смерть, смерть близких людей. Очень часто перед моими глазами встает кузов грузовика, заполненного мертвецами и кровью… Да будут прокляты эти фашисты!