Цырт
История становления формы осетинского цырта по своей структурной семантике восходит к скифским курганным фигурам, воспроизводившим собой образ Мирового столба (Мировую ось, Мировое древо) и в то же время являвшимся своеобразным фаллическим символом, образом первогероя, мужчины-предка-прародителя. Как отмечал Д.С. Раевский: «Антропоморфная фигура скифского изваяния представляет вселенную в целом, это своего рода синтетический образ, лишенный сюжетности, воплощающий не действия, а мифологическое представление о мироздании во всем его объеме, образ закрытый».
С осетинского языка «цырт» (cyrt, cirt) переводится как надмогильный камень, памятник или могила, но этимология этого слова восходит к далеким древнеиранским временам, уточняя его семантику как видимый образ, лицо, знак и, как мы знаем, не только погребенного, но и этнокультурной картины мира. Скорее всего, где-то в средневековье этот знаковый образ был воспринят от алано-осетин соседними кавказскими народами, возводившими надмогильные плиты, напоминающие осетинские, и обозначавшие их на родном языке тем же словом – «цырт» (например – вайнахское «чирт»).
Классический каменный цырт представляет собой прямоугольную, с закругленным верхом форму в рост человека, ориентированную по сторонам света. На его лицевой плоскости изображалась особая схема символически воспроизводившая собой знак-образ усопшего. . Лик этого образа традиционный изобразительный канон заменил орнаментальным солярным кругом. Опорой этому лику-солнцу чаще всего служит орнаментальная композиция, представляющая образ Мирового древа, Древа жизни с фиксированными в нем изображениями (знаками) трех зон мира (священных птиц, драконов, Богини-матери).
Являясь опорой лика-солнца, Древо жизни вырастает из средней зоны условной фигуры человека, изображенной на цырте. Именно в средней зоне цырта определялась половая принадлежность усопшего. В мужском цырте изображались газыри черкески, огнестрельное оружие и, подобно мечу-акинаку скифских изваяний, висящий на поясе кинжал. Образ женщины отмечали нагрудные застежки платья и пояс. По всей вероятности, установка женских цыртов – нововведение последних столетий, приведших к потере символического смысла возведения каменной стелы как знака мужского погребения.
Примечательно, что в орнаментальную композицию Древа жизни на цыртах осетин-христиан введено изображение православного креста, по сути, органично воспроизводя этой новацией раннехристианскую идею Проросшего креста, в которой Мировое древо (Древо жизни) идентифицировалось с Богоматерью. В ином варианте, на цыртах осетин-мусульман, исламский религиозный символ – полумесяц – расположен над головой антропоморфной фигурки, орнаментального образа Богини, что полностью соответствует мифологическому представлению о ней как о лунном существе. К этим символам мы еще неоднократно вернемся.
Изобразительный канон осетинских надгробных стел располагал в нижней зоне посвятительскую надпись, под которой обычно изображалась посвященная умершему пища (хлеб, кувшин с питьем и т. п.), а также предметы обихода, необходимые ему в загробном мире. Иногда в этой же зоне памятника изображалась пара водоплавающих птиц, древнейших медиаторов Мирового древа. Еще отметим и то, что лицевая сторона на осетинских цыртах некогда подвергалась раскраске, при этом цвет носил символическую нагрузку и определял взаимоотношения изобразительной символики разных зон. Так, лик-солнце чаще окрашивался в красные, оранжевые цвета; растениевидный орнамент, Древо жизни – в зелено-голубые; посвятительная надгробная надпись и предметные символы – в черные.
На некоторых цыртах изображался и посвященный умершему конь из осетинского погребального обряда «бæхфæлдисын», восходящего к временам индоевропейской общности. Удивительно, но народное сознание через тысячелетия пронесло священный символ коновязи – Древо. На осетинских цыртах оно изображается, как и в североиранской традиции, с тремя ветками, возвращая нас к знакомой по нартовскому эпосу мироустроительной идее - возведению над мужским погребением Золотой яблони нартов, каковым, впрочем, и является сам цырт.
Нетрудно заметить, что осетинские надгробные стелы по своей семантике полностью воспроизводят древнейшую трехфункциональную структуру мироздания: «верх» – лик-солнце; «середина» – мир живых; «низ» – Царство мертвых.
В конце XIX столетия новые социально-экономические отношения в Осетии пробудили в традиционном творчестве осетин и новый национальный изобразительный язык. Декоративную канву народного орнамента в надгробных памятниках все чаще заменяет антропоморфная изобразительная пластика.
Продолжение следует.
Валерий Цагараев,
Искусство и время, Издательство «Ир», Владикавказ, 2003 г
