В далекие-далекие времена на территории Северного Кавказа существовала и развивалась культура, носителей которой специалисты почти единодушно относят к индоевропейским народам. Культура эта бытовала с конца III по середину I тыс. до н. э. в районах Центрального Кавказа и, в первую очередь, на территории Северной и Южной Осетии. Официально она именуется кобанской культурой, но мы будем именовать эту культуру кобанско-тлийской.
(продолжение)
Хотелось бы отметить ряд положений, которые касаются археологической науки, в частности, и осетиноведения в целом. Чтобы понять явления, наблюдаемые на протяжении весьма длительного периода, важно знать, что понятие культура мы можем употребить для характеристики материального и духовного уровня развития определенных исторических эпох, общественно-экономических формаций, конкретных обществ, народностей и наций.
Известный осетинский ученый, мой коллега, доктор исторических наук, профессор Р.Г.Дзаттиати считает, что "сложная история осетинского народа слабо освещена в письменных памятниках, а потому она может быть исследована и прочитана на основании изучения вещественных источников, т.е. археологических памятников, объектов".
Археологические памятники народа являются материальным воплощением его истории, они дополняют и уточняют определенные моменты прошлого быта, восполняя отсутствие нарративных источников.
История - увлекательная и познавательная наука. Значимость изучения ее в том, что без знаний прошлого человек не может понять настоящее и предвидеть будущее. Причем каждый (подчеркнуто мною - Г.Р.) должен знать историю своей Родины, своего народа, стремиться сохранить и такие важные сферы, как язык, литература, в целом быть носителем и распространителем национальной культуры в самом широком ее понимании, включая материальную и духовную аспекты. Ведь не зря древние называли историю "наставницей жизни".
Значение памятников материальной и духовной культуры трудно переоценить, т.к. в них воплощено изучение наследия прошедших поколений, имеющего исключительное значение в создании древнейшей, древней и средневековой истории Южной Осетии.
С рациональной точки зрения, культ мертвых основан на вере во вневременное существование души, но его рациональную основу следует искать в психологической потребности живых что-нибудь сделать для умерших. Именно эта потребность живых и создала удивительные мистические тексты – наставления душе умершего. В тибетской «Книге мертвых» ближайший к умершему человек обращается: «О благороднорожденный (такой-то), настало время искать путь... Познай себя в это мгновение и останься в этом мире. Я помогу тебе». В древнеиндийской погребальной молитве покойного наставляли: «Отправляйся согласно благочестивым делам на небо, на землю или в область вод, какое место для тебя благоприятно». Можно представить, что подобные слова произносятся и Священным персонажем, протягивающим ритуальную Чашу-медиатор Великому воину и наставляющим его в последний путь. Но кто же он, этот Священный персонаж?
Авторы предыдущих анализов рельефных изображений аланской гробницы объясняют фигуру обращенного к Воину загадочного персонажа как образ одетого в рясу христианского священника, осеняющего Воина двуперстным крестным знамением и причащающего его вином (кровью Божьей).
В северо-восточных отрогах Кавказского хребта, в долине реки Большой Зеленчук, в VII – XIII веках располагались столица и духовный центр Аланского государства (широко известные в науке как Нижнеархызское и Кяфарское городища). Мощные оборонительные укрепления, величественные христианские храмы, добротные жилища горожан – все эти, дошедшие до нас, сокровища аланской культуры говорят о том, что здесь находилась резиденция аланских правителей, и именно здесь археологами обнаружен некрополь с дольменообразными гробницами, по всей видимости, принадлежавшими членам правившей аланской династии. Одна из этих гробниц, так называемый склеп с реки Кривой, или Кяфарская гробница, выделяется среди остальных не только размерами, но и уникальными рельефными изображениями, покрывающими все ее стены снаружи.
Проведенный нами краткий анализ осетинского орнамента, его сопоставление с близкородственными орнаментальными культурами позволяет предположить, что древние мифопоэтические образы Солярного божества, Богини Матери-земли, Мирового древа, Священных птиц и другие сакральные символы, рожденные в недрах североиранской культуры, продолжили свое существование в осетинском этнокультурном пространстве вплоть до начала XX века, дожив в виде фольклорной эстетической формы до ХХI века.
К.Г.Юнг как-то заметил, что в большинстве своих сюжетных узлов традиционный орнамент связан с порождающей зоной мира – с Богиней-матерью, поэтому-то хранителями орнаментальной традиции у большинства народов и являются женщины. За прошедшие тысячелетия образ Богини покинул активное религиозное поле, переместившись в декоративные сюжеты традиционного орнамента, но при этом не затерялся в нем. Внимательный читатель легко обнаружит аналогию между вышеприведенными изображениями североиранских крылатых и змееногих Богинь с антропоморфными фигурками из осетинского орнамента. Приобретя достаточную условность, орнаментальные фигурки сохранили при этом основную структурную символику священного образа Богини-матери. Почти во всех орнаментальных изображениях присутствуют хорошо проявленные крылатые руки, змеевидные ноги и ромбообразная голова. Иногда крылья и змеевидные ноги заменяются родственными по изобразительной семантике растениевидными формами, что не только не нарушает, а во многом дополняет древний образ. Ромбовидность головы – архаичный признак женского божества. Ромб отображает горизонтальную проекцию положения Богини в модели мира, отмечая ее местонахождение в Священном центре. В иных орнаментальных изображениях Богини явственно проявляется ее связь с Древом посредством изображения вместо головы трилистника, и здесь же обнаруживается знакомый нам по золотой пластинке из Комарова равнобедренный треугольник, но в поздней орнаментальной традиции он может нести уже иное обозначение, например - женское платье.
Именно к такой священной фигуре в орнаментальных композициях подъезжают мужчины-всадники. Подобный сюжет – один из основных в русском орнаменте. У него древние и глубокие индоевропейские корни, приводящие к временам, когда Богиня Мать-земля сама воплощалась в коня. Со временем произошла антропоморфизация Богини, конь из ее воплощения стал атрибутом, спутником и жертвенным животным. Так, греки поклонялись богине Меланиппе – черной кобылице, культ которой позднее слился с культом Деметры. У троянцев был распространен образ Богини – хозяйки коней, стоящей между двумя всадниками. Эти всадники, спутники Богини, близнецы, олицетворяющие противоположные стихии – жизнь и смерть, над которыми властна только Мать-земля. Кельты чтили богиню Эпону – «хозяйку коней», представлявшуюся между двумя всадниками или двумя конями. Подобной Богине поклонялись и германцы.
В своей основе русский орнамент, как и осетинский, композиционен, что и позволяет нам структурно объяснить соподчиненность его персонажей, их отношение (зависимость) к центральной антропоморфной фигуре, за которой легко прочитываются черты древней Богини Матери-земли. Изображенная в орнаментальной композиции, эта культовая фигура (иногда объединенная с Древом), как бы ниспосылает окружающему ее миру свое благорасположение, а иногда обращается к Верху, к своему священному супругу – Богу-отцу. Поэтому, вероятно, не случайно обнаруживаются в русской вышивке размещенные рядом ромб и крест, ромб и розетка, символизирующие соединение неба и земли, мужских и женских начал мира.
В русском орнаменте эта священная женская персона иногда определяется по расширенному книзу платью в виде треугольника, реже прямоугольника с усеченными верхними углами. Этот образ часто соединяется с Древом в одну фигуру, где платье сливается с треугольным основанием Древа. Подобный мотив использовали для вышивки подолов (зона низа) каргопольских женских рубах первой половины XIX века.
Но существует еще один грандиозный этнический массив, культурное родство с которым, на первый взгляд, может показаться неестественным. Это славянский мир, а конкретнее – русская традиционная культура. Чтобы разобраться в дальнейшем материале, обратимся опять к области языковых проблем.
Скифская группа иранских языков, к которой принадлежит и осетинский, была от глубокой древности далеко продвинута в Европу и много веков соседствовала с европейскими, особенно восточноевропейскими языками, в то время как остальные индоиранские языки уже давно переместились на восток и на юг, утратив всякий контакт с Европой. Как и следовало ожидать, в этом положении особенно многочисленны и значительны изоглоссы, связывающие осетинский со славянскими языками. Здесь мы имеем не только лексические, но и некоторые важные грамматические связи, что указывает на особую длительность и интимность этнокультурных контактов.
